Два повара

Виргилий, Цицерон, Бургавен, Эйлер, Локк, Картезий и Невтон, Апелл и Пракситель, Мецен и Сципион. О треблаженная божественная мода! Зайди когда в приказ — Где столько, как у нас, Бумаги в день испишут? А то, что грамота, писцы едва и слышут. Кто срода никогда солдатом не бывал, С Невы до Одера, стреляя, доставал. Сапожник медик был, дая цельбы пустые. Муж некто знаменит Молчанием одним попался во святые. О дни златые! Но скоро всё сие Минерва пременит, Которая Россией обладает, От коей мрачный ум сиянья ожидает, А лира между тем мне басенку звенит, Был некий господин, сын дьячий, иль боярин, Иль выезжий татарин, — Герольдия сама не ведает о том. Так как же знать и мне в России здесь о ком? Однако дворянин, вот то известно свету. Причина — что имел ливрею и карету, Перед каретою всегда впряжен был цук, А за каретою был егерь и гайдук. Ковчег его творил по камню громкий стук, А где не мощены по улицам дороги, Карета тяжкая в грязи была по дроги. Гостей имел боярин завсегда, Да то беда, Кухмистра не имеет, А стряпать не умеет. Дал двух молодчиков учиться в повара, И стали в год они в поварне мастера. Хозяин делает беседу, Зовет гостей к обеду, Не тех, которых он простым питьем поит, Да где по праздникам в передних он стоит. Кухмистры стол устраивают, Большие ко столу наедут господа. В большом котле кипит капуста и вода, Кухмистры над котлом зевают И все в один котел потравы зарывают, Чего не слыхано поныне никогда. Что выльется за штука, Сварившися, оттоль, Где сахар был и соль, Каплун и щука? На что такой вопрос? Сварился, вылился хаос. Кричит хозяин мой, хватается за шпагу, Однако повара с поварни дали тягу. Хозяин чешет лоб и нос. Вот пятница страшной недели! Бояре съехались и ничего не ели.