Феламира

Часы пріятнаго при вѣчерѣ зефира, Рвала себѣ цвѣты младая Ѳеламира, Къ пастушкѣ подошелъ влюбившійся пастухъ, Котораго ей былъ давно покоренъ духъ. Пастушка и сама была любви покорна, Хотя въ наружности казалася упорна: И пламень чувствуя къ Леяндру во крови, Уснливалася противиться любви: Колико было льзя сей пламень истребляла; Но истребленіемъ ево усугубляла; И тщася иногда Леяндра забывать, Старалася огня пыланье задувать; Чѣмъ болѣе огонь задуть она желаетъ, Тѣмъ больше силится и больше онъ пылаетъ. За чѣмь, за чѣмъ ко мнѣ сюда приходишь ты. Мѣшаешь ты мнѣ рвать, ко завтрему цвѣты: Во взавтрешній мнѣ день, на самомъ на разсвѣтѣ; Шестнатцать будетъ лѣтъ, какъ я живу на свѣтѣ. На что жъ рабячишься ты памятуя то, Сердяся на меня не вѣдомо за что? Я дѣло дѣлаю; а ты мнѣ въ томъ мѣшаешь. На что себя, на что цвѣтами украшаешь, Когда влюбившихся прельщаешь ты круша? Да ты жъ и безъ цвѣтовъ довольно хороша. Севоднешній вѣнокъ ко завтрему увянетъ, И перьвой мнѣ Леяндръ смѣяться взавтрѣ станетъ. Не смѣхъ въ умѣ моемъ; тобой животъ гублю, За ту одну вину, что я тебя люблю. Когда тебя я гдѣ, дражайшая, не вижу, Потоки и луга и рощи ненавижу; Но къ мукѣ иногда узрѣть тебя хочу: Узрѣвъ бесчувствую, не движусь и молчу: Въ очахъ моихъ туманъ, на сердцѣ тяжкій камень. И зжетъ мою всю кровь тончайшій самый пламень, Блѣднѣ.ю и дрожу и хладный потъ лію, И кажется, что я кончаю жизнь мою. И я бъ тебя, Леяндръ, подобно полюбила, Когда бы я въ любви себя не позабыла; Но я слыхала то, что дѣвушка любя, Не помнитъ иногда, въ любви сама себя: Въ жару забудется, себя не умѣряетъ, И что хранила въ вѣкъ, въ минуту то тѣряетъ. На что жъ орателю пахать и сѣять рожь, Когда ея не жать, и трудъ ево на что жъ? На что траву косить: иль только ради тлѣна, Когда бы изъ нея не дѣлали мы сѣна? Не должны яблоии въ садахъ имѣти мѣстъ, Коль съ вѣтвій ихъ ни кто ни яблок.а не съѣстъ, А въ красотѣ еще сугубыя успѣхи; Дая она другимъ даетъ себѣ утѣхи. Но твой я вслушалась понятно разговоръ; Да естьли яблоки сорветъ со древа воръ. Сорвавъ плоды, когда плодами сытъ воръ станетъ, На обнаженное онъ древо и но взглянетъ. Ахъ, естьли бъ яблонь та чувствительна была, Отъ горести бы впредь во вѣкъ не расцвѣла! А естьли чувствіе мое не лицемѣрно; Твое суровство мнѣ излишно и чрезмѣрно, Оставь меня, Леяндръ, оставь ты мнѣ покой! На что утѣхи мнѣ смѣшенныя съ тоской? Хочу забавами другими наслаждаться, И въ вѣкъ любовію ни чьей не побѣждаться. Не зжетъ не холодитъ пріятная весна, Безстрастная такъ жизнь покойна и красна; Не трогай ты меня, и скрой свои мнѣ пѣни! Любовникъ падаетъ предь нею на колѣни: Я пѣней ни какихъ тебѣ не говорю, Лишь только мучуся и въ пламени горю: И естьли я съ тобой въ сей часъ не соглашуся; Въ сей часъ и жизни я передъ тобой лишуся. Чѣмъ имя здѣсь твое на коркахъ я черчу, Сей ножъ я кровію своею омочу. И къ утолѣнію жестокія напасти, Онъ хочетъ передъ ней, ножемъ произенный, пасти. Пастушка вскрикнула всю память погубя:: Отчаянный Леяндръ? Люблю, люблю тебя. Онъ бросилъ ножъ и съ нимъ свою отбросилъ муку, И Ѳеламирину, сто кратъ, цѣлуетъ руку. Шеснатцать въ оный день кончается ей лѣтъ, Въ семнатцатомъ году суровости въ ней нѣтъ.