Героида Оснельда к Завлоху

Котора воздухом противна града дышет, Трепещущей рукой к тебе, родитель, пишет. Какими таинство словами мне зачать? Мне трудно то, но, ах, еще трудней молчать! Изображай, перо, мои напасти люты. О день, плачевный день! Несносные минуты! Пиши, несчастная, ты, дерзости внемля, И открывай свой стыд. О небо, о земля, Немилосердый рок, разгневанные боги! Взвели вы в верх мя бед! А вы, мои чертоги, Свидетели тоски и плача моего, Не обличайте мя и стона вы сего! Без обличения в печальном стражду граде, И так я мучуся, как мучатся во аде. Терзают фурии мою стесненну грудь, И не могу без слез на солнце я взглянуть. Внимай, родитель мой, внимай мою ты тайну, Услышишь от меня вину необычайну: Оснельда твоему… о злейшая напасть! — Врагу любовница. Вини мою ты страсть, Вини поступок мой и дерзостное дело, Влеки из тела дух и рви мое ты тело, Вини и осуждай на казнь мою любовь И проклинай во мне свою преславну кровь, Которая срамит тебя, твой род и племя. Как я пришла на свет, кляни то злое время И час зачатия несчастной дщери сей, Котора возросла к досаде лишь твоей! Не столько Кию сей наш град сопротивлялся, Хореву сколько мой упорен дух являлся, Воображала я себе по всякий час, Непреходимый ров к любви лежит меж нас, И чем сладчайшая надежда мя прельщает, Что мне имети долг то вечно запрещает. Бессонных множество имела я ночей И удалялася Хоревовых очей. Хотела, чтобы он был горд передо мною И чел мя пленницей; он чел меня княжною. Вражда твердила мне: Оснельде он злодей, Любовь твердила мне, что верный друг он ей. Встревоженная мысль страданьем утешалась, И нежная с судьбой любовь не соглашалась. С любовию мой долг боролся день и ночь. Всяк час я помнила, что я Завлоху дочь, Всяк час я плакала и, обмирая, млела, Но должности борьбу любовь преодолела. Словами князь любви мне точно не являл И таинство сие на сердце оставлял. Но в сей, увы! в день сей, ища себе ограды, Иль паче своея лютейшия досады, Как он известие свободы мне принес, Вину мне радости, вину и горьких слез, Что любит он меня, открыл сие мне ясно, И что он знает то, что любит он напрасно И для единого мучения себе, Когда противно то, родитель мой, тебе. А если то твоей угодно отчей воле, В себе я кровь твою увижу на престоле И подданных твоих от уз освобожду. Оставь, родитель мой, оставь сию вражду, Которой праведно Завлохов дух пылает, Когда во дружество она прейти желает. Преобрати в друзей ты мной своих врагов, Для подданных своих, для имени богов И для стенания отчаянныя дщери! Не презри слез моих и скорбь тою измери, Котора много лет в отеческой стране Без облегчения крушила дух во мне! На высочайшие взошла она степени; Вообрази меня ты падшу на колени И пораженную ужасною судьбой, В отчаяньи своем стенящу пред тобой, Рожденья час и день клянущу злом тревоги И омывающу твои слезами ноги! Во образе моем представь ты тени мрак, Ланиты бледные и возмущенный зрак! Воспомни ты, что я почти рожденна в бедстве И бедность лишь одну имела я в наследстве! Колико горестей Оснельда пренесла! На троне родилась, во узах возросла. Довольно счастие Оснельде было злобно. Скончай ея беды! Сие тебе удобно. Прими в сих крайностях рассудок ты иной И сжалься, сжалься ты, родитель, надо мной! А если пред отцом Оснельда тщетно стонет, Так смерть моя твое удобней сердце тронет.