Героида Завлох к Оснельде

Несчастливый Завлох ответствует тебе. Когда угодно то Оснельде и судьбе, Чтоб он при старости, пришед ко гроба двери, Лишась почти всего, еще лишился дщери, Последней отрасли князей пределов сих, Которы отняты мечем из рук моих, Что в том не спорит он со злобой части твердой И подвергается судьбе немилосердой; Но если хочешь ты, чтоб был я твой отец, Бори свою любовь и сделай ей конец. Ты бедствие мое и горести сугубишь. Подумай ты сама, кого, Оснельда, любишь? Врага и моего, врага сынов моих. Брат зла губителя он братиев твоих, Лишившего меня рукою наглой трона. Сия против любви мала ли оборона? Я мню, ты слышала о дни довольно том, В который поражал Завлоха страшный гром, Когда по строгости несчастия устава Кончалося мое спокойствие и слава, Когда Хоревов брат мою корону брал И острый меч людей нещадно пожирал. Когда я в памяти сие возобновляю, Усугубляю скорбь и раны растравляю. Дни многи защищал я мужественно град; Но в день последний весь на нас разверзся ад: В часы великия на свете перемены Кий собрал силы все и, приступив под стены, Махиной тяжкою во стены ударял, Хотя и множество народа он терял. Град был со всех сторон в сражении, в осаде. Пришел последний час; был слышен вопль во граде: «Помрем, друзья, помрем, иль князя защитим, За град и за него мы все умреть летим И презираем смерть; такая смерть приятна, Превратно счастие; но слава не превратна. Когда-нибудь умрешь; отбросим смертный страх И за отечество умрем с мечми в руках!» Дралися, будто львы, кровь лили, будто воду, За град и за меня, за честь и за свободу; Но тщетна мужества рок силы утомил; Враги вошли во град, Кий стены проломил, Но я, мои сыны, раби еще дралися, И силы в мужестве в последний раз бралися. Трех братиев твоих он пленных умертвил, Четвертого он сам — и младшего — ловил, Гнался, как лютый тигр, за ним в отцовом граде Иль как за агнцем волк без пастыря во стаде, И, не можа догнать, догнал его стрелой, Которая его повергла предо мной. Он пал и обагрил младою кровью землю. Еще его я глас, еще, увы! я внемлю. Он томной речию вопил ко мне, стеня: «Прости, родитель мой, и погреби меня, Где рок определит тебе дожити время. Кончается во мне твое, мой отче, племя. При смерти мне одно на свете только льстит: Сестры моей супруг злодеям отомстит, И что Завлохов род Оснельдой обновится!» Не то, мой сын, не то в сестре твоей явится, И погребенье ты иное получил: Кий трупы ваши здесь конями волочил И на снедение зверям их дал и птицам. Увы! пристойна ли княжим честь она лицам? На то ли, ах! на то ль я, чада, вас родил? А ты, злодей, на то ль, на то ли победил? Когда вшел Кий во град к паденью нашей чести И как до матери твоей дошли те вести, Слезами горькими омыв она тебя, Упала, умертвив своей рукой себя. Как наше счастье всё судьбина зла расшибла И вся спасения надежда уж погибла, Когда решение послали небеса, Бежал из города я в темные леса. Оставше воинство со мною утекало, Надежду потеряв, убежища искало. Когда желанныя мы смерти не нашли, Не со бесчестьем мы, но от бесчестья шли, И славы мужества мы оным не отринем. Я странствовал в лесах, шатался по пустыням. Впоследок предприял оставший мой народ Идти противу бурь и новых непогод, Тебя освободить от тяжкия неволи. Такой ли ожидал Завлох несчастной доли? И мог ли вобразить когда я то себе, Что вражью я сыщу любовницу в тебе? Когда ты дочь моя — так будь великодушна! А если ты мне враг — Хореву будь послушна!