Клариса

С высокия горы источник низливался И чистым хрусталем в долине извивался, Он мягки муравы, играя, орошал; Брега потоков сих кустарник украшал. Клариса некогда с Милизой тут гуляла И, седши на траву, ей тайну объявляла: «Кустарник сей мне мил, — она вещала ей, — Свидетелем мне он всей радости моей; В него любовник мой скотину пригоняет И мнимой красоте Кларисиной пеняет; Здесь часто сетует, на сердце жар храня, И жалобы свои приносит на меня; Здесь имя им мое стенание вперяло, И эхо здесь его стократно повторяло. Не ведаешь ты, я колико весела: Я вижу, что его я сердцу впрямь мила. Селинте Палемон меня предпочитает, И только лишь ко мне одной любовью тает. Мне кажется, душа его ко мне верна: И если так, так я, конечно, недурна. Намнясь купаясь я в день тихия погоды, Нарочно пристально смотрела в ясны воды; Хотя казался мне мой образ и пригож, Но чаю, что в воде еще не так хорош». Милиза ничего на то не отвечала И, слыша о любви, внимала и молчала. Клариса говорит: «Гора сия виной, Что мой возлюбленный увиделся со мной: На месте сем моим пастух пронзился взглядом, С горы сея сошед с своим блеящим стадом, Коснулся жаром сим и сердца моего, Где я влюбилася подобно и в него, Когда я, сидячи в долине сей безблатной, Взирала на места в пустыне сей приятной, Как я еще любви не зрела и во сне, Дивяся красотам в прелестной сей стране. Любовны мысли в ум мне сроду не впадали, Пригожства сих жилищ мой разум услаждали, И веселил меня пасомый мною скот, Не знала прежде я иных себе забот. Однако Палемон взложил на сердце камень, Почувствовала я в себе влиянный пламень, Который день от дня умножился в крови И учинил меня невольницей любви. Но склонности своей поднесь не открываю И только оттого в веселье пребываю, Что знаю то, что я мила ему равно. Уже бы я в любви открылася давно; Да только приступить к открытию стыжуся И для ради того упорною кажуся, Усматривая, он такой ли человек, Который бы во весь любил меня свой век. Кто ж подлинно меня, Милиза, в том уверит, Что будет он мой ввек? Теперь не лицемерит, Покорствуя любви и зраку моему; А если я потом прискучуся ему? Довольно видела примеров я подобных: Как волки, изловя когда овец беззлобных, Терзают их, когда из паства унесут, Так часто пастухи, язвя, сердца сосут». — «Клариса, никогда я в сем не провинюся И в верности к тебе по гроб не пременюся», — Вещал перед нее представший Палемон. Пречудно было то, взялся отколе он: «Не куст ли, — мнит она, — в него преобратился, Иль он из облака к очам ее скатился?» А он, сокрывшися меж частых тут кустов, Влюбившейся в него к ответу был готов. Она со трепетом и в мысли возмущенной Вскочила с муравы, цветками изгущенной, И жительницам рощ, прелестницам сатир, Когда препархивал вокруг ее зефир И быстрая вода в источнике журчала, Прискорбным голосам, вздыхая, отвечала: «Богини здешних паств, о нимфы рощей сих, Из обиталищей ступайте вы своих! Зефир, когда ты здесь вокруг меня порхаешь, Мне кажется, что ты меня пересмехаешь, Лети отселе прочь, оставь места сии, Спокой журчащие в источнике струи!» И се любовники друг друга услаждают, А поцелуями знакомство утверждают. Милиза, видя то, стыдиться начала, И, зря, что тут она ненадобна была, Их тающим сердцам не делает помехи, Отходит; но смотреть любовничьи утехи Скрывается в кустах сплетенных и густых, Внимает милый взгляд и разговоры их. Какое множество прелестных тамо взоров! Какое множество приятных разговоров! Спор, шутка, смех, игра их тамо веселит, Творящих тамо всё, что им любовь велит. Милиза, видя то, того же пожелала; Затлелась кровь ея, вспыхнула, запылала; Пришла пасти овец, но тех часов уж нет, Какие прежде шли: любовь с ума нейдет. Луга покрыла ночь; пастушке то же мнится. Затворит лишь глаза, ей то же всё и снится, Лишается совсем ребяческих забав, И пременяется пастушкин прежний нрав. Подружкина любовь Милизу заражает, Милиза дней чрез пять Кларисе подражает.