Кривой толк

Не видим никогда мы слабостей своих, Нам мнится всё добро, что зрим в себе самих. Пороки, кои в нас, вменяем в добродетель, Хотя тому один наш страстный ум свидетель. Лишь он доводит то, что то, конечно, так, И добродетелен и мудр на свете всяк. Пороки отошли, невежество сокрылось, Иль будет так, когда того еще не зрилось. Буян закается по улицам летать, А петиметер вздор пред дамами болтать. Не будет пьяница пить, кроме только квасу, Подьячий за письмо просить себе запасу, Дьячкам, пономарям умерших будет жаль, Скупой, ущедрившись, состроит госпиталь. Когда ж надеяться премене быть толикой? Когда на Яузу сойдет Иван Великой, И на Неглинной мы увидим корабли, Волк станет жить в воде, белуга на земли, И будет, омывать Нева Кремлевы стены. Но скоро ль таковой дождемся мы премены? Всяк хочет щеголять достоинством своим, И думает он: всё изящнейшее с ним. Льстец мыслит никогда, что он безмерно гнусен, Он мыслит то, что он как жить с людьми искусен. Коль нужда в комаре, зовет его слоном, Когда к боярину придет с поклоном в дом, Сертит пред мухою боярской без препоны И от жены своей ей делает поклоны. Скупой с усмешкою надежно говорит: «Желудку что ни дай, он всё равно варит». Вина не любит он, здоровее-де пиво, Пить вины фряжские, то очень прихотливо, Отец-де мой весь век всё мед да пиво пил, Однако он всегда здоров и крепок был. Безумец, не о том мы речь теперь имеем, Что мы о здравии и крепости жалеем. Сокровище свое ты запер в сундуки И, опираяся, безножен, на клюки, Забыв, здоров ли ты теперь или ты болен, Кончая дряхлый век, совсем бы был доволен, Когда бы чаял ты, как станешь умирать, Что льзя с собой во гроб богатство всё забрать. Здоровье ли в уме? Мешки ты в мысли числишь, Не спишь, не ешь, не пьешь, о деньгах только мыслишь, В которых, коль ты их не тратишь, нужды нет, Ты мнительно богат; так мысли твой весь свет. Что ж мыслит о себе безмозглый петиметер? Где в людях ум живет, в нем тамо пыль и ветер. Он думает, на том премудрость состоит, Коль кудри хороши, кафтан по моде сшит, И что в пустой его главе едина мода, Отличным чтит себя от подлого народа. Старуха, своея лишенна красоты, Ругается, смотря на светски суеты. Вступила девушка с мужчиной в речь свободно, Старухе кажется то быть неблагородно. Ей мнится: «Доведут, до худа те слова. Я,- мнит, -во младости была не такова». То станется, что ты поменьше говорила, Но молча, может быть, и больше что творила. Невежа говорит: «Я помню, чей я внук, По-дедовски живу, не надобно наук. Пускай убытчатся, уча рабяток, моты, Мой мальчик не учен, а в те ж пойдет вороты. Наприклад: о звездах потребны ль вести мне, Иль знать Ерусалим в которой стороне, Иль с кем Темираксак имел войны кровавы? На что мне, чтобы знать чужих народов правы, Или вперятися в чужие языки? Как будто без того уж мы и дураки». Что он невежествен живет, о том не тужит, И мнит он, то ему еще ко славе служит, А если, что наук не должно людям дать, Не вскользь, доводами захочет утверждать, Тогда он бредит так: «Как может быть известно Живущим на земли строение небесно? Кто может то сказать, что на небе бывал? До солнца и сокол еще не долетал. О небе разговор ученых очень пышен, Но что? То только вздор, и весь их толк излишен. Мы ведаем то все, как верен календар: От стужи стынет кровь, а там написан жар». Но ты, не ведая ни малых сил науки, Лишася и того, что будет честь от скуки? Ищи тут правды, где не думано о ней, И проклинай за то ученых ты людей. О правах бредит так: «Я плюю на рассказы, Сплетенны за морем, потребно знать указы». Не спорю, но когда сидишь судьею где, Рассудок надобно ль иметь тебе в суде? Коль темен разум твой, темно и вображенье, Хоть утром примешься сто раз за Уложенье. Обманщик думает: «То глупый человек, Который никого не обманул вовек, Погибнет-де тем честь, да это дело мало, Во мне-де никогда ея и не бывало. Когда-де по ея нам правилам ходить, Так больше нам уже и кур не разводить». Тот, гордостью надут, людей в ничто вменяет, В пустой себя главе с Июлием равняет И мыслит, если б он на свете был его, Герой бы сей пред ним не стоил ничего. Что ж гордости сея безмерныя причина? Не знаю: гордый наш детина как детина. С чего ж он сходен с ним? На сей скажу вопрос, Что есть и у него, и в том же месте, нос. Иному весь титул — что только благороден, Красися тем, мой друг, что обществу ты годен. Коль хочешь быть почтен за свой высокий род, Яви отечеству того достойный плод! Но, зрящу мне в тебе перед собой урода, Прилично ли сказать: высокого ты рода? Ты честью хвалишься, котора не твоя. Будь пращур мой Катон, но то Катон — не я. На что о прадедах так много ты хлопочешь И спесью дуешься? Будь правнук, чей ты хочешь, Родитель твой был Пирр, и Ахиллес твой дед, Но если их кровей в тебе и знака нет, Какого ты осла почтить себя заставишь? Твердя о них, себя ты пуще обесславишь. Такой ли, скажут, плод являет нам та кровь! Посеян ананас, родилася морковь. Не победителя клячонка возит — воду, Хоть Буцефалова была б она приплоду. Но чем уверить нас о прабабках своих, Что не было утех сторонних и у них? Ручаешься ли ты за верность их к супругам, Что не был ни к одной кто сбоку взят к услугам, Что всякая из них Лукреция была И каждая поднесь всё Пирров род вела? Прерви свой, муза, глас, престань пустое мыслить! Удобнее песок на дне морском исчислить, Как наши дурости подробно перечесть… Да и на что, когда дается вракам честь?