Богатырская жена

1 Князь Владимир стольно-киевский Созывал на пир гостей, Верных слуг своих — дружинников, Удалых богатырей. Звал их яства есть сахарные, Пить медвяные питья; И сходились гости званые, И бояре и князья. Много было ими выпито Искромётного вина; То и дело осушалися Чаши полные до дна. Обходил дружину храбрую С хмельной брагой турий рог; Только хмель гостей Владимира Под столы свалить не мог. Вот, как вполсыта наелися И вполпьяна напились, Гости начали прихвастывать, Похваляться принялись. Кто хвалился силой крепкою, Кто несметною казной, Кто своей утехой сладкою — Богатырскою женой. Кто товарами заморскими, Кто испытанным конём… Лишь Данило призадумался, Наклонившись над столом. На пиру великокняжеском Он не хвалится ничем; И насмешливо дружинники Шепчут: «Глух он али нем?» — «Ты почто, скажи, задумался? — Князь Даниле говорит. — Взор твой ясный тёмной думою, Словно облаком, покрыт. Али нет казны и силушки У тебя, Данило-свет? Платье ль цветное изношено? Aль жены-утехи нет?» Встрепенулся свет Денисьевич, Молвя князю: «Всем богат; А своей я тёмной думушке, Добрый княже, сам не рад. На твоём пиру на княжеском Собеседник я плохой; И тебе я, княже, кланяюсь: Отпусти меня домой. Отчего — я сам не ведаю, Грусть взяла меня теперь!..» Встал Данило, князю-солнышку Бил челом — и вышел в дверь… 2 И дружине молвил ласково Князь Владимир, поклонясь: «Все вы, други, переженены, Не женат лишь я, ваш князь. Между вами обездоленным Я хожу холостяком: Помогите же, товарищи, Мне в несчастии таком. Приищите мне невестушку, Чтобы ласкова была, И смышлёна в книжной грамоте, И румяна, и бела. Чтоб женой была мне доброю, Доброй матушкою вам, Чтоб не стыдно государыней Звать её богатырям». Князь умолк, и призадумались Все его богатыри: Сватом быть для князя стольного Трудно, что ни говори! Лишь Мишата не задумался: «На примете есть одна, — Молвил он, — лебёдка белая, Богатырская жена. То жена Данилы славного. Уж куда как хороша Василиса свет Микулишна, Раскрасавица-душа! Ясны очи соколиные, Брови соболя черней; В целом городе Чернигове Василисы нет умней. Не уступит мужу книжному В русской грамоте она, И петью-четью церковному Хорошо обучена». С грозным гневом на Путятича Князь Владимир поглядел: «Спьяну, что ль, заговорился ты Али в петлю захотел? Разве я лишился разума? Разве зверь я али тать? От живого мужа можно ли Мне жену насильно взять?» Нe сробел Мишата, вкрадчиво Князю молвил он в отает: «Князь Данило ходит под богом — Нынче жив, а завтра нет. Коль слова мои не по сердцу, То казнить меня вели; Только прежде поохотиться В лес Денисьича пошли. В тёмных дебрях под Черниговом Зверя тьма, а лову нет: Прикажи поймать Денисьичу Злого тура на обед. На охоте всё случается: С буйным зверем труден бой, И не взять его охотнику, Княже, силою одной». Понял князь Владимир Киевский Смысл лукавых этих слов, И писать к Даниле грамоту Он призвал своих писцов. Те писцы писали витязю, Чтобы он в лесах густых Ради князя поохотился На зверей и птиц лесных. Поискал бы тура дикого, С поля взял его живьём. И отправил князь Путятича С этой грамотой послом. 3 В светлом тереме Даниловом, Призадумавшись, одна У окна сидит красавица, Богатырская жена. Муж уехал поохотиться В бор Черниговский чем свет; Вот уж время близко к вечеру, А Денисьича всё нет. Скучно ей одной без милого, Грусть-тоска её томит… Вдруг услышала: у терема Раздаётся стук копыт. Гость нежданный и непрошеный У Даниловых ворот, Привязав коня усталого, Скоро к терему идёт. Не спросился слуг невежливый Володимиров посол: Он в светлицу бездокладочно С княжьей грамотой вошёл. Василиса гневно встретила Неучтивого посла И неладным смердом княжеским, Рассердившись, назвала. А Путятич молвил, до земли Василисе поклонясь: «Не гневися, государыня, Что вошёл я не спросясь. Не своей сюда охотою Я приехал: князь велел; В терем твой без воли княжеской Я войти бы не посмел. К твоему Даниле грамоту Князь велел мне отвезти: Получи; а за невежливость, Государыня, прости». Василиса закручинилась, Прочитав княжой приказ: Побелели щёки алые, Слёзы хлынули из глаз. Поняла она из грамоты, Что недоброе в ней есть, Что замыслил князь Денисьича Злою хитростью известь. Кличет слуг к себе Микулишна И велит седлать коня. «Снаряжайте, слуги верные, К мужу в поле вы меня! Дайте платье молодецкое, Принесите лук тугой! Сердце чует горе лютое И дрожит перед бедой…» И катились слёзы горькие Крупным градом по лицу. Слуги верные ретивого Привели коня к крыльцу. На коня она садилася, Взяв колчан калёных стрел, И, едва земли касаяся, Конь, как вихорь, полетел. 4 Над собой беды не ведая, Рыщет в поле богатырь. Быстрый конь Данилу по полю Быстро носит вдаль и вширь. Настрелял с утра Денисьевич Много дичи луговой; Он охотой не натешится, Не спешит к жене домой. Вдруг он видит: от Чернигова Не орёл к нему летит — Мчится вихрем добрый молодец, Под конём земля дрожит. Закричал Данило молодцу, Меч подняв над головой: «Стой, удалый, добрый молодец! Говори, кто ты такой? Если друг, то побратаемся, Поведём любовно речь; Если недруг — потягаемся, У кого тяжеле меч». Говорит проезжий молодец, Шапку сняв с густых кудрей: «Не узнал ты, свет Денисьевич, Молодой жены своей! Знать, не долго нам понежиться И в любви пожить с тобой. Перестань охотой тешиться, Поезжай скорей домой!» Тут прочла ему Микулишна Володимиров ярлык, Но Данило в хитрый умысел Князя стольного не вник. Отвечает он с усмешкою Молодой своей жене: «Вижу я, тебе кручинушка Померещилась во сне. Где же видано и слыхано, Чтобы князь богатыря За любовь и службу верную Извести задумал зря? Лучше в тереме хозяйничай, Знай домашний обиход И словами неразумными Не пугай меня вперёд. Я на тура поохотиться Рад для князя всей душой; Только мало стрел осталося, А запасных нет со мной. Привези колчан мне маленький, А большого не бери: Много стрел ловцу не надобно — Метко бьют богатыри!» Говорит она: «Со стрелами Я большой колчан взяла. Не сердись, нужна при случае В поле лишняя стрела. Чует горе сердце вещее, Ты словам моим поверь: Тур не страшен для охотника, — Человек страшней, чем зверь…» С грустью тяжкою Микулишна Крепко мужа обняла И вернулася к Чернигову, Путь слезами полила. 5 Рыщет витязь день до вечера По лугам и по лесам: Зверя-тура круторогого Ищет он и там и сям: В буераках и кустарниках, В чащах диких и густых… Вот уж день склонился к вечеру, И дремучий лес затих. Но не слышно по окружности Рёва турьего нигде… Шепчет витязь опечаленный: «Надо ж быть такой беде!» Рыщет по лесу Денисьевич — Как на грех удачи нет! Не привезть и нынче витязю Дичь на княжеский обед! Снова день склонился к вечеру, Нет в лесу души живой, Только рысь порою быстрая Промелькнёт вдали стрелой. Только вороны зловещие С криком носятся вверху, Громко каркая над витязем: Быть невзгоде! быть греху! Только холодом кладбищенским Вдруг повеет нетопырь… Ночи сумрачней, под дерево Лёг могучий богатырь. Шею вытянув упругую, Конь дыханием своим Греет доброго хозяина И печально ржёт над ним. «Что ты льнёшь ко мне, ласкаешься, Мой товарищ боевой? — Говорит ему Денисьевич. — Что поник ты головой? Что своим дыханьем огненным Жгёшь ты мне лицо и грудь? Иль боишься зверя лютого? Или чуешь что-нибудь?..» Конь трясёт косматой гривою И копытом в землю бьёт, Точно хочет что-то вымолвить, Только слов недостаёт. Лишь блеснул на небе розовый Луч зари, предвестник дня, Встал Данило с ложа жёсткого, Сел на доброго коня. Едет он из леса тёмного В поле счастья попытать… Чу… вдали там что-то слышится: Не идёт ли с юга рать? Мать сыра земля колышется, И дремучий бор дрожит; Словно гром гремит раскатистый, Раздаётся стук копыт. Стал Данило за кустарником, Видит: с южной стороны Грозно движутся два всадника, Будто две больших копны. Что-то будет, что-то станется? Сердце ёкнуло в груди… Видно, пасть в борьбе Денисьичу С тем, кто едет впереди. Скачет конь под ним, играючи, Блещет золотом шелом… И узнал Данило с горестью Брата названного в нём… Он одет в кольчугу крепкую, Тяжела его рука; И на смертный бой Денисьича Он зовёт издалека. Словно сокол с чёрным вороном, Близкой смерти вещуном, Он с Алёшею Поповичем Мчится по полю вдвоём… Дрогнув, слез с коня Денисьевич… Сердце сжала злая боль… Он с Добрынею Никитичем Побратался для того ль?.. «Видно, князю я не надобен! — Говорит он сам себе. — Но по воле князя стольного Не погибну я в борьбе. Кровью брата и товарища Я земли не обагрю, Для потехи княжьей совестно В бой вступать богатырю. Не убить Добрыне молодца В поединке роковом!» И воткнул копье злачёное В землю он тупым концом. Сбросил с плеч доспехи твёрдые, Грудью пал на острие — И пробило молодецкую Грудь злачёное копьё. Мать сыра земля зарделася, Тёплой кровью полита, И душа Данилы чистая Вышла в алые уста. И когда борцы подъехали Вызывать его на бой, Только труп один безжизненный Увидали пред собой. 6 Что за праздник в стольном Киеве? Князь с дружиной удалой На помолвку собираются К Василисе молодой. Многоценную, жемчужную Он везёт невесте нить… Хочет сердце неподкупное Ожерельями купить. Весел князь Владимир Киевский: Витязь преданный его На лугу, в траве некошеной, Спит, не слышит ничего. Праздно вкруг его валяются Стрелы, меч и крепкий щит, Добрый конь бессменным сторожем Над хозяином стоит. Шею гордую, косматую Опустил он грустно ниц И от трупа грозным ржанием Отгоняет хищных птиц. Василиса убивается В светлой горнице своей: Не видать ей мужа милого, Не слыхать его речей! А Владимир по дороженьке На ретивом скакуне, Впереди своих дружинников, Мчится к будущей жене. Грудь высокая волнуется, В жилах кровь ключом кипит, К голубым очам красавицы Дума пылкая летит… Что стучит-гремит в Чернигове? Что вздымает пыль столбом? Поезд свадебный Владимира К Василисе едет в дом. И, предчувствуя недоброе, Слуги в страхе к ней сошлись, Говорят ей: «Государыня! В платье мужа нарядись! Из конюшни мужней лучшего Скакуна себе бери! За тобой идут из Киева Князь и все богатыри». Отвечает им красавица: «Мне не надобно коня; Не хочу, чтоб слуги верные Пострадали за меня. Перед князем неповинна я, Перед богом я чиста. Принимайте ж князя с почестью, Отворяйте ворота». Слёзы вытерла горючие Богатырская жена, И велела платья лучшие Принести к себе она. Освежила в мыльне чистою Ключевой водой лицо И встречать гостей непрошеных Смело вышла на крыльцо. Словно дня сияньем ласковым Небо пышно рассвело, Словно утром рано на небо Солнце ясное взошло. То не зорюшка румянится, То не солнышко блестит — Василиса свет Микулишна На крыльце резном стоит. Тихо, словно очарованный, Подошёл Владимир к ней И не может от красавицы Оторвать своих очей, И не может ей разумное Слово вымолвить в привет… Изойди всю землю русскую — В ней красы подобной нет! Низко князю поклонилася Богатырская жена И в дверях остановилася, Молчалива и скромна. Что ж в душе у ней таилося, Князь того не угадал И в уста её сахарные Горячо поцеловал. И промолвил он Микулишне: «Твой супруг в лугах погиб. На охоте трудной до смерти Дикий тур его зашиб. Не вернуть нам к жизни мёртвого, Не роняй же горьких слёз; Я колечко обручальное Молодой вдове привёз. Жить не след тебе вдовицею, Век в кручине горевать, Красоту свою и молодость Погубить тебе не стать. Будь женою мне и матушкой Для моих богатырей, Одевайся в подвенечное Платье светлое скорей. В путь-дорогу мы отправимся, — Поезд свадебный готов». Василиса воле княжеской Покорилася без слов: Нарядилась в платье цветное И покрылася фатой, И в рукав широкий спрятала Нож отточенный складной. 7 Едет князь с невестой милою, В стольный город свой спеша; Всё сильней в нём кровь волнуется, И горит его душа. Но невесело дружинники Молча следуют за ним; Опустил Добрыня голову, Тяжкой думою томим. Шепчет он: «Владимир-солнышко! В деле злом не быть добру! Не подумавши затеяли Мы неладную игру. Всё мне братний труп мерещится, Что неприбранный лежит; Рана страшная, как грозное Око, на небо глядит. Извели мы ясна сокола, Он попался в нашу сеть, Но едва ли белой лебедью Нам удастся завладеть». Молча едут князь с невестою… Слышно ржанье в стороне: Это конь Данилов весточку Подаёт его жене. Василиса встрепенулася, Придержала скакуна И Владимиру, ласкаючись, Тихо молвила она: «В чистом поле ржанье слышится, В небе вороны кричат… Князь Владимир! Я отправлюся В ту сторонку наугад. Видно, там мой муж валяется, — Отпусти меня к нему, Я в последний раз убитого Мужа крепко обниму. Вдоволь я над ним наплачуся, Труп слезами орошу; Если ж с мужем не прощуся я — Перед богом согрешу…» Потемнел Владимир-солнышко, Светлых дум пропал и след… Отказать невесте — совестно, Отпустить — охоты нет. Голова на грудь склонилася, Шевельнулась совесть в нём, И на просьбу Василисину Согласился он с трудом. В провожатые Микулишне Дал он двух богатырей, И помчалася красавица Ветра вольного быстрей. 8 Вот в долине, за кустарником, Труп лежит в траве густой, Точно дерево, разбитое Беспощадною грозой. В беспорядке кудри чёрные Опустились над челом, Истекает кровью алою Грудь, пробитая копьём. Изменила смерть холодная Красоту его лица, И раскинуты бессильные Руки мощного бойца… И, спрыгнув с коня ретивого, Точно первый снег бела, Без рыданий, к мужу мёртвому Василиса подошла. И, упав на грудь Данилову, Горемычная вдова Громко вскрикнула: «Злодеями Ты убит, а я жива! Для чего ж мне жизнь оставлена, Если нет тебя со мной? Не грешно ли мне, не стыдно ли Быть Владимира женой! И не лучше ль злому половцу Мне отдать и жизнь и честь, Чем с убийцей мужа милого Целый век в слезах провесть? Нет, не лечь на ложе брачное Опозоренной вдове И не быть с дружиной княжеской И с Добрынею в родстве; Не носить уборы ценные, Жемчуги и янтари… Подойдите и послушайте Вы меня, богатыри! Вы скажите князю стольному, Чтоб валяться не дал нам В поле он без погребения, На съедение зверям. Прикажите, други, плотникам Сколотить нам гроб большой, Чтоб не тесно было милому Спать со мной в земле сырой.» Так сказала им Микулишна — И пробила грудь ножом; Из глубокой раны хлынула Кровь горячая ручьём. На груди супруга милого Умерла его жена, Жизнь без слёз она оставила, До конца ему верна. 9 Грозен князь Владимир Киевский Возвратился в город свой Не с красавицей княгинею, А с глубокою тоской. Не с весельем князя встретили Горожане у ворот, — Пусты улицы широкие, Точно вымер весь народ. Над богатым, славным Киевом Тишь могильная стоит; Лишь по улицам в безмолвии Раздаётся стук копыт. Грозен князь вошёл в хоромины, Молча слуги вслед идут, И велел им князь Путятича Привести к себе на суд. И, дрожа от страха смертного, Стал Путятич у дверей… Не для пира-столования Князь созвал богатырей. Знать, прошла пора весёлая Шумных княжеских потех, — Смотрят сумрачно дружинники, Стольный князь суровей всех. С гневом молвил он Путятичу: «Как нам быть с тобою, сват? Ездил в даль я за невестою, А вернулся не женат. Ты затеял дело хитрое, Да пропал задаром труд: Идут слуги в Киев с ношею, Двух покойников несут. Погубил слугу я верного — И остался холостой. Видно, князю не приходится Володать чужой женой. И не должно князю слушаться Злых советников своих: Злой слуга змеи опаснее, На худое дело лих. Мне же речь твоя понравилась; Эта речь была грешна, — И не смыть теперь мне с совести Вековечного пятна. Князь Владимир стольно-киевский Щедрым слыл до этих пор… Чем же мне тебя пожаловать, Наградить за мой позор? Все дела твои лукавые И советы были злы, — И за то, Мишата, жалую Я тебя котлом смолы».