К журнальным благоприятелям

К чему, скажите ради бога, Журнальный Марс восстал с одра И барабанная тревога Гусиных витязей пера? К чему вы тяжко развозились, За что так на меня озлились, Мои нежданные враги, Которых я люблю, как душу? К чему с плеча и от ноги Бы через влагу, через сушу, Чрез влагу пресных эпиграмм, Чрез сушу прозы вашей пыльной, Несетесь по моим пятам Ордой задорной и бессильной? Спроситесь средств своих и сил, Себя изведав, осмотритесь, Одумайтесь, прохолодитесь Хотя на льду своих чернил. В вас две причины: хлад и пламень, Пыл гнева и таланта лед; Сей в гору сгоряча несет, Тот сдуру тащит вниз, как камень. Останьтесь в равновесном сне И, чувствуя свою природу, Не обжигайтесь на огне, Когда вас так и тянет в воду. И как идти вам на меня? Неблагодарные! Не я ли Из хаоса небытия Вас вывел в жизнь! Вы прозябали, Вы были мертвы. В добрый час Не я ли в люди вывел вас Из глазуновского кладбища, Живых покойников жилища, Где вас смертельный сон настиг И где заглавья многих книг Гласят в замену эпитафий, Что тут наборщика рукой На лобном месте типографий Казнен иль тот, или другой. Скажите, скольких мимоходом Из вас я п_о_вил пред народом {*} {* См. «Песнь о полку Игореве».} Под мой насмешливый свисток, Взлелеял вас под шапкой пестрой И скольких выкормил я впрок На копьях эпиграммы острой? Тогда вас только свет и знал, В тени таившихся малюток, Когда под качку резвых шуток Мой стих вас на смех подымал. Пигмея выровнил мой хлыстик, А там под ним, другим в пример, Свернувшийся в журнальный листик Развился мелкий эфемер; Задавленный под глыбой снежной Своих комедий ледяных, Иной ждал смерти неизбежной И костенел уж, как свой стих; Его отрыл я музой чуткой И на ноги поднять успел И раздражительною шуткой Его оттер и отогрел. Кто, на стихе моем повиснув, Вскарабкавшись, с поэмой всплыл; Кого, живой водою спрыснув, Я от угара протрезвил. Калек, замерзших и утопших, Полуживых, полуусопших, Слепых, хромых, без рук, без ног, Расслабленных и слабоумных, Сухоточных, опухлых, чумных, — Я призрел всех, я всех сберег. Без просьбы, без лицеприятья Имеет вся меньшая братья Заступника в лице моем: В моей сатире хлебосольной Заботой музы сердобольной Открыт странноприимный дом. Есть богадельня при больнице; Дверь настежь: милости прошу, И тотчас каждого в таблице С отметкой имя запишу. И что ж? В угаре своеволья, Забыв и долг, и честь, и связь, Против опеки сердоболья Больница буйно поднялась.