Монолог битников

Двадцатый век нас часто одурачивал. Нас, как налогом, ложью облагали. Идеи с быстротою одуванчиков от дуновенья жизни облетали. И стала нам надёжной обороною, как едкая насмешливость — мальчишкам, не слишком затаённая ирония, но, впрочем, обнажённая не слишком. Она была стеной или плотиною, защиту от потока лжи даруя, и руки усмехались, аплодируя, и ноги усмехались, маршируя. Могли писать о нас, экранизировать написанную чушь — мы позволяли, но право надо всем иронизировать мы за собой тихонько оставляли. Мы возвышались тем, что мы презрительны. Всё это так, но если углубиться, ирония, из нашего спасителя ты превратилась в нашего убийцу. Мы любим лицемерно, настороженно. Мы дружим половинчато, несмело, и кажется нам наше настоящее лишь прошлым, притворившимся умело. Мы мечемся по жизни. Мы в истории, как Фаусты, заранее подсудны. Ирония с усмешкой Мефистофеля, как тень, за нами следует повсюду. Напрасно мы расстаться с нею пробуем. Пути назад или вперед закрыты. Ирония, тебе мы душу продали, не получив за это Маргариты. Мы заживо тобою похоронены. Бессильны мы от горького познанья, и наша же усталая ирония сама иронизирует над нами.