"Это было в далёком тридцать шестом..."

Завыли тяжёлые метели, заскрипели, зашипели, Понеслась по земле снега серебряная вуаль. В метели рождались предсмертия странные змеи, Она шла через лес, вспоминая свою тихую печаль. Вот он - любимый муж, поставленный у стенки, Вот мать пакует вещи в лагерь, на поселение. Вот она прячется у когда-то сварливой соседки, Только соседка тоже получит скоро свыше "повеление". Как получила она - суровый жестокий приказ: "Трое суток - из города вон, убирайтесь с детьми!" Иначе понятно - переплетение обвинительных фраз, Иначе понятно, вспомнят, какими они были людьми... Ставят в вину происхождение - ненадёжны! Что им работа - как допустить, что им семья? А в выселении смерть так близка и возможна... Она шепчет детям своим: "остались на свете вы и я". Она шла через лес, вспоминая печали - кусок хлеба Раздобыть бы...всё детям, последние крошки! И не видно за снегом темного немого и страшного неба, Но что небо? стучат о пустые тарелки детские ложки... Последние силы оставляют её - как жить? Без продовольства, без возможности выпросить круп... Или картошки. или чего-то, что есть можно и пить, Каждый смотрит на неё и детей, как на один живой труп. И никто не поможет, они навечно одни. И никто не придёт. Приходи каждую неделю отмечаться! А дальше плевать...среди веток огни? Мелькнуло что-то? или с голода могло в ночи показаться? Нет, не кажется. Стихает метель, прибирает вуаль. Из темноты выступает зверь - горят его глаза. А в глазах тех горящих - голодная сухая печаль, И капает на безжизненный снег горячая слюна. Зверь рычит. Зверь подходит. Она пятится назад, натыкается на ветви. Путь закрыт. А волк и взгляда не отводит. Помогите! Боги, ангелы иль черти! -У меня дети дома. одни, - голос на плач Срывается. Она хрипит, цепляется за ствол, умоляет. Волк не внемлет. Ему голод - палач, Он не слышит рыданий и слышать не желает. Волк наступает. Она хрипит от боли и холода. И яростный вой, и скрип снега. и немота неба. Волк вышел на охоту. его вывела нить голода, А она сама для детей своим жертвовала хлебом... И выступает за волком ещё одна тень. и ещё...и ещё! Сколько же вас, палачей истерзанного человека. Всё кончено. Дети. дома. одни...резкий бросок - всё! Мир покачнулся. И много следов на судьбе серого снега. Вой, яростный плач и безмолвие страшного неба. На колени упасть, срываясь на мольбы и проклятия. Но кто услышит в мире, где не нашлось детям куска хлеба? Кто услышит в мире тех, кому в спину швыряли проклятия? Мешается реальность, явь и навь. отделяются тени-огни. Вспоминается в кровавой слепоте сожжённый дом. "У меня дети. Дома. Голодны...одни!.." Это было в далёком тридцать шестом. И клочья...и крючья когтей. стоны и хрип... Тени зверей в чащу лесную тихо и постыдно идут. И срывается в немоте неба последний крик, А голодные дети дома мать свою ждут.