Поэту

Ты заслужила звание поэта. И я всецело убедился в том. Одно твоё прочтя стихотворение, нашел в себе я сходство мыслей, а потом воззрении с эфирным миром слов. Я сборник твой купил, не видя строчки, душой осознавая риск потерь средств. Но тогда, не доходя до точки, я понял, что лишь наблюдая свет, прошедших дней всасывает мудрость, потоки мысли отливая в речь, кто вековечной движим сутью, и настоящим – тот поэт. А рифму складывать не трудно. Да чьё перо не знало этой муки? которую глагол решает в сути. Но чтобы стих душою наделять… Да и язык России, как сказал создатель Преступлений, Наказаний, на много обрекает истязаний, когда его многообразия течь обуздываешь в красочную вещь, всё называя в мире именами своих фантазий, грёз, остывшей воли, и, точно вытанцовывая боли, понятья по иголкам собирая из полной впрок разбросанных стогов души, её же высветляя точно конгломератом лиц, событий ночю в бессонницу… И это дал нам Бог! Ведь слово побеждает всё на свете! Об этом правда мало знают дети, и оттого события, слезами набрякшие, идут, минуя разум, бездушно интегрируясь в банальном страхе, фобии, привычке, хуже – в страсти – ну, в общем, в формирующих характер с наметкою на ранние маразмы, и паранойю, боль и дым в глазах. Но мир, кишащий изобилием фраз заезженных, как листик на шоссе, дает возможность отлететь во вне себя, и мыслью отыскать Тот Путь, и топать по нему, ломая грудь, и пальцы в кровь сбивая, суть всех смыслов обнажая; её узреть, плениться, пасть к ногам и преклониться, оголяя дар от шелухи забвенья праздной жизни, рождая ключ хрустальных мыслей. И речь поэта, языком владея захватывает мозг и море жизни, становится его волнами, пеной счастливых всплесков в штормах рифмы. тогда плевать, что рок закружит в бедность, какая на лице от глада бледность. Но если строчка исчезает, и муза флёр не навевает, Великий смысл оставит разом электросеры импульс – разум. Так остаётся он ни с чем. Вся жизнь для них положена на лиру. А за неимением поэм, ушедших в ноль, – отрыв от мира. А потому на Англетере, иль где-то в хижине пустой, верёвки или револьвера жертва, прощальный стих создаст на той, последней из страниц из мрамора и крика чёрных птиц. Поэт счастлив всегда всеобще. А боль пусть прячет он в стихе. Первое – его возносит. Вторым – оставит вдалеке.