Говорят, здесь Шаляпин певал

Говорят, здесь Шаляпин певал На подмостках курортного зала. И в глубоких расщелинах скал Долго цепкое эхо звучало. Этот бархатный выцветший Крым, Этой горной природы картинки Были схожи богатством своим С театральной парчой Мариинки. В Учан-Су пировали купцы. Рыбаки в Симеиз возвращались. Опалённые солнцем дворцы В кипарисной охране скрывались. Август был — августейший сезон. Но артисту всегда работенка. Пел монарху Сусанина он. Пел Бориса. Но пел и Ерёмку. Пел ночей беспросветную тьму, Пел российскую удаль и грозы. Удивлённо внимали ему Ливадийские блеклые розы. Крым мускатной лозой перевит На столах — виноградные гроздья. И над роскошью южной гудит Грозный голос варяжского гостя. Впрочем, гостем позднее он стал, Гостем сделался там, за границей, Где нерусских людей поражал Сходством с гордой залетною птицей. Песнь песней. Начало начал. И тоска неизбывная гложет. А как вспомнится в Нижнем причал, Нет в концерте ни ноты без дрожи… Русский только в России поёт, Горький воздух отчизны вдыхая. «У Шаляпина голос не тот», — Эмигранты шептали в Шанхае. В декорациях Гранд-Опера, На подмостках Милана и Вены Поднимались церквей купола, Возвышались кремлевские стены, Чтоб Шаляпин о родине пел, Всей планетою признанный гений, Чтобы знал свой сиротский удел — Быть с отчизною только на сцене! Перед смертью лишаешься сна. Неотвязчивы думы провидца: Еще будет большая война, И Вертинский домой возвратится. Вместе с ним в молдаванской степи Он, болезный, упрашивал Бога: «Укрепи ты меня, укрепи Перед самой последней дорогой!» Долгий взгляд на родную страну, Угасающий взгляд пилигрима… С той поры стало сниться ему: Он в Москву прилетает незримо. Даже сцена сводила с ума. Только подлинность неповторима. «Вспомни, добрый мой друг Бенуа, Вспомни киноварь горного Крыма». …Здесь когда-то Шаляпин певал. Нынче тут «Интурист» веселится. А в глубоких расщелинах скал Вечный голос России хранится.