Греция

И когда пресловутые римляне Греков дремлющих покорили, И рядиться по-гречески стали, И по-гречески заговорили, Грубым римлянам мода на эллинов Подошла, как корове седло. А захватническое достоинство В этом случае не помогло. Ослепили богов прозорливых И напыщили величавых. Что-то сделали вроде завивки Их волос, от природы курчавых… На таинственных вещих искусствах Отпечатался нудный размах Вроде пуговиц на воротах Или кружев на жерновах. Можно видеть на римском примере, Как, в безбожно-неистовой вере, Неумеренность поклонялась Удивительной эллинской мере. (Чувство меры не слишком ли скромно На земле, чьим сынам не восстать? Чувство меры должно быть огромно — Победителю Риму под стать!) Перекормленные колонны, Многоярусные подбородки… «Замечаешь ли, что у Флавия Что-то греческое в походке?» И решили (для полного сходства) Меру греков, рванув, растянуть До персидских границ. Безобразными Золотыми гирляндами грудь Разукрасить у греческих статуй, Вдохновенно-пропорциональных… И не слышать подсказа в напевах Песен греческих, сладко-печальных. (Под влиянием Парфенона! — Чуть не кольца таская в ноздре), И не смыслить ни в доблести пленников, Ни в награбленном странном добре. …Посягают на ядра и зерна, А крадут оболочки да шкурки! Есть парящие в воздухе клады, До которых ни персы, ни турки Не прорубятся…Вот так победа! С победителем самый трофей Обращается как победитель, Угрожающий в сути своей. * * * Никогда не пришло возмездие. Никогда оно Риму не снилось. Безобидно расположились В римском климате греческий стилос, Песня, чаша да тень колонны — Скарб, ничем не грозящий пока (Разве ненавистью поколений, Простирающейся в века). Небожители олимпийцы Приспособились к жалкому плену: Бог войны дезертировал в цирки, Кровь и смерть перенес на арену. Артемида — игра и охота — Приусловилась к богу войны… Только грозные стрелы Эрота Из губительных стали смешны. Растворилась Греция в Риме, Как жемчужина в чаше яда. Этот выветренный по крохам Ветхий берег — уже не Эллада. Этот грунт испитой, сыпучий, Омываемый не спеша, Только храм, а не жрец во храме. Только тело одно — не душа. Но взгляни за черту горизонта, Вдаль, где острые ласточки вьются, Где с душистых темнеющих пиний В стадиона гигантское блюдце Каплют сумерки нежной смолою, Где укроповый вечер свежей, — Что за облачко в небе витает, Окруженное стражей стрижей? Там витает — фиалковолоса, Копьеносна, пестрообута, Бестелесна, как ворох тумана, Как плывущая в небе Лапута, Суверенна, неуязвима, Непонятна, не пленена — Неподвластная воинам Рима, Неизвестная Риму страна.