Катер связи

Не начиналась навигация и ожидалась много позже, а письма с просьбами, наказами лежали грудою на почте. А там рыбацкие каракули уплыть напрасно порывались, корили, жаловались, плакали, в любви неловко признавались. Напрасно лайки перед волнами, глазами рыская в тумане, на днищах лодок перевернутых лежали серыми холмами. Но, словно призрак, что пригрезился в томительном однообразье, седыми мачтами прорезался обледенелый катер связи. Он был заезженный, замурзанный, но для рыбацкого селенья звучало самой лучшей музыкой его простудное сипенье. И, нам конец на берег выкинув, таскали молча, деловито матросы, мрачные как викинги, в мешках дерюжных души чьи-то. И катер вновь пошёл намаянно, бортами льды ломая трудно, а я среди мешков наваленных лежал в его промозглом трюме. Я всею мечущейся совестью ответ выискивал в мученье: «А что же я такое, собственно, и в чём моё предназначенье? Неужто я — лодчонка утлая и, словно волны, катят страсти, швыряясь мной?» Но голос внутренний мне отвечал: «Ты — катер связи. Спеши волнами разъярёнными, тяжелый от обледененья меж всеми, льдом разъединёнными и ждущими объединенья. Ещё начала навигации придётся ждать, пожалуй, долго, но ты неси огни негаснущие соединительного долга. И пенной жизнью, как Печорою, сквозь все и льдины и норд-весты вези в себе мешки почтовые, где безнадёжность и надежды. Но помни, свой гудок надсаживая, что, лишь утихнут непогоды, пройдут водой, уже не страшною, взаправдашние пароходы. И рыбаки, привстав над барками, на них смотреть, любуясь, будут и под гудки, холёно-бархатные, твой сиплый голос позабудут. Но ты, пропахший рыбой, ворванью, не опускай понуро снасти. Ты своё дело сделал вовремя — и счастлив будь. Ты — катер связи». Так говорил мой голос внутренний, внушая чувство вещей ноши, и был я весь какой-то утренний среди печорской белой ночи. Я не раздумывал завистливо про чью-то жизнь среди почёта, а был я счастлив, что зависело и от меня на свете что-то. И сам, накрытый чьей-то шубою, я был от столького зависим, и, как письмо от Ваньки Жукова, дремал на грудах прочих писем.