Я старше себя на твои тридцать три

Я старше себя на твои тридцать три, и все, что с тобою когда-нибудь было, и то, что ты помнишь, и то, что забыла, во мне словно камень, сокрытый внутри. Во мне убивают отца твоего, во мне твою мать на допросы таскают. Во мне твои детские очи тускнеют, когда из лекарств не найти ничего. Во мне ты впервые глядишь на себя в зеркальную глубь не по-детски — по-женски, во мне в боязливо-бесстрашном блаженстве холодные губы даешь, не любя.

А после ты любишь, а может быть, нет, а после не любишь, а может быть, любишь, и листья и лунность меняешь на людность, на липкий от водки и «Тетры» паркет В шитье и английском ты ищешь оград, Бросаешься нервно в какую-то книгу Бежишь, словно в церковь, к Бетховену, Григу, со стоном прося об охране орган. Но скрыться тебе никуда не дают. Тебя возвращают в твой быт по-кулацки, и, видя, что нету в тебе покаянья, тебя по-кулацки — не до смерти — бьют.

Ты молча рыдаешь одна в тишине, рубашки, носки ненавидяще гладя, и мартовской ночью, невидяще глядя, кок будто во сне ты приходишь ко мне. Потом ты больна, и, склонясь над тобой, колдуют хирурги, как белые маги, а в окнах, уже совершенно по-майски, апрельские птицы галдят вперебой. Ты дважды у самой последней черты, но все же ты борешься, даже отчаясь, п после выходишь, так хрупко качаясь, как будто вот-вот переломишься ты.

Живу я тревогой и болью двойной. Живу твоим слухом, твоим осязаньем, живу твоим зреньем, твоими слезами, твоими словами, твоей тишиной. Мое бытие словно два бытия. Два прошлых мне тяжестью плечи согнули. И чтобы убить меня, нужно две пули: две жизни во мне и моя, и твоя.

Проверь свои знания

Кто автор этих строк?

Двенадцать лет. Штаны вельвет. Серега Жилин слез с забора и, сквернословя на чем свет, сказал событие. Ах, Лора. Приехала. Цвела сирень. В лицо черемуха дышала. И дольше века длился день. Ах, Лора, ты существовала в башке моей давным-давно. Какое сладкое мученье играть в футбол, ходить в кино, но всюду чувствовать движенье иных, неведомых планет, они столкнулись волей бога: с забора Жилин слез Серега, и ты приехала, мой свет.

Кинотеатр: «Пираты двадцатого века». «Буратино» с «Дюшесом». Местная братва у «Соки-Воды» магазина. А вот и я в трико среди ребят — Семеныч, Леха, Дюха — рукой с наколкой «ЛЕБЕДИ» вяло почесываю брюхо. Мне сорок с лихуем. Обилен, ворс на груди моей растет. А вот Сергей Петрович Жилин под ручку с Лорою идет — начальник ЖКО, к примеру, и музработник в детсаду.

Когда мы с Лорой шли по скверу и целовались на ходу, явилось мне виденье это, а через три-четыре дня — гусара, мальчика, поэта — ты, Лора, бросила меня.

Прощай же, детство. То, что было, не повторится никогда. «Нева», что вставлена в перила, не более моя беда. Сперва мычишь: кто эта сука? Но ясноокая печаль сменяет злость, бинтует руку. И ничего уже не жаль.