Венок на гроб Пушкина

О, как свят и чист восторг поэта, Когда видит он в грёзах своих, презирая немую смерть. Как растёт его слава в потоке времени! Внимая своему прошлому, он склоняется С величественных высот своих над грядущими веками; И имя его, как некая тяжесть, брошенная в пропасть, Пробуждает тысячекратное эхо в глубине будущего. (В. Гюго) I Эпоха! Год неблагодарный! Россия, плачь! Лишилась ты Одной прекрасной, лучезарной, Одной брильянтовой звезды! На торжестве великом жизни Угас для мира и отчизны Царь сладких песен, гений лир! С лица земли, шумя крылами, Сошёл, увенчанный цветами, Народной гордости кумир! И поэтические вежды Сомкнула грозная стрела, Тогда как светлые надежды Вились вокруг его чела! Когда рука его сулила Нам тьму надежд, тогда сразила ‎Его судьба, седой палач! ‎Однажды утро голубое ‎Узрело дело роковое… ‎О, плачь, Россия, долго плачь! Давно ль тебя из недр пустыни полудикой Возвёл для бытия и славы Пётр Великой, ‎Как деву робкую на трон! Давно ли озарил лучами просвещенья С улыбкою отца, любви и ободренья ‎Твой полунощный небосклон. Под знаменем наук, под знаменем свободы Он новые создал великие народы; ‎Их в ризы новые облёк; И ярко засиял над царскими орлами, Прикрытыми всегда победными громами, ‎Младой поэзии венок. Услыша зов Петра, торжественный и громкий, Возникли: старина, грядущие потомки, ‎И Кантемир и Феофан; И, наконец, во дни величия и мира Возникла и твоя божественная лира, ‎Наш Холмогорский великан! И что за лира: жизнь! Её златые струны Воспоминали вдруг и битвы и Перуны ‎Стократ великого царя, И кроткие твои дела, Елисавета, И пели все они в услышание света ‎Под смелой дланью рыбаря! Открылась для ума неведомая сфера; В младенческих душах зиждительная вера ‎Во всё прекрасное зажглась; И счастия заря роскошно и приветно До скал и до степей Сибири многоцветной ‎От вод балтийских разлилась! Посеяли тогда изящные искусства В груди богатырей возвышенные чувства; ‎Окреп полмира властелин, И обрекли его, в воинственной державе, Бессмертию веков, незакатимой славе ‎Петров, Державин, Карамзин! II Потом, когда неодолимый Сын революцьи, Бонапарт, Вознёс рукой непобедимой Трёхцветный Франции штандарт; Когда под сень его эгиды Склонились робко пирамиды И Рима купол золотой; Когда смущённая Европа В волнах кровавого потопа Страдала под его пятой; Когда отважный, вне законов, Как повелительное зло, Он диадемою Бурбонов Украсил дерзкое чело; Когда, летая над землёю, Его орлы, как будто мглою, Мрачили день и небеса; Когда муж пагубы и рока Устами грозного пророка Вещал вселенной чудеса; Когда воинственные хоры И гимны звучные певцов Ему читали приговоры И одобрения веков; И в этом гуле осуждений, Хулы, вражды, благословений Гремел, гремел, как дикий стон, Неукротимый и избранный, Под небом Англии туманной Твой дивный голос, о Байрон! — Тогда, тогда в садах Лицея, Природный русский соловей, Весенней жизнью пламенея, Расцвёл наш юный корифей; И гармонические звуки Его младенческие руки Умели рано исторгать. Шутя пером, играя с лирой, Он Оссиановой порфирой Хотел, казалось, обладать. Он рос, как пальма молодая На иорданских берегах, Главу высокую скрывая В ему знакомых облаках; И, друг волшебных сновидений, Он понял тайну вдохновений, Глагол всевышнего постиг; Восстал, как новая стихия, Могуч, и славен, и велик — И изумлённая Россия Узнала гордый свой язык! III И стал он петь, и всё вокруг него внимало; Из радужных цветов вручил он покрывало ‎Своей поэзии нагой. Невинна и смела, божественная дева Отважному ему позволила без гнева ‎Ласкать, обвить себя рукой; И странствовала с ним, как верная подруга, По лаковым парке́ блистательного круга ‎Временщиков, князей, вельмож; Входила в кабинет учёных и артистов И в залы, где шумят собрания софистов, ‎Меняя истину на ложь; Смягчала иногда, как гений лучезарный, Гонения судьбы то славной, то коварной; ‎Была в тоске и на пирах, И вместе пронеслась, как буйная зараза, Над грозной высотой мятежного Кавказа ‎И Бессарабии в степях. И никогда нигде его не покидала; Как милое дитя, задумчиво играла ‎Или волной его кудрей, Иль бледное чело, объятое мечтами, Любила украшать небрежными перстами ‎Венков из лавров и лилей. И были времена: унылый и печальный, Прощался иногда он с музой гениальной, ‎Искал покоя, тишины; Но и тогда, как дух, приникнув к изголовью, Она его душе с небесною любовью ‎Дарила праведников сны. Когда же утомясь минутным упоеньем, Всегдашним торжеством, высоким наслажденьем, ‎Всегда юна, всегда светла, Красавица земли, она смыкала очи, То было на цветах, а их во мраке ночи ‎Для ней рука его рвала. И в эти времена всеведущая Клио Являлась своему любимцу горделиво, ‎С скрижалью тайною веков; И пел великий муж великие победы, И громко вызывал, о праотцы и деды, ‎Он ваши тени из гробов! IV Где же ты, поэт народный, Величавый, благородный, Как широкий океан; И могучий и свободный, Как суровый ураган? Отчего же голос звучный, Голос, с славой неразлучный, Своенравный и живой Уж не царствует над скучной, Полумёртвою душой, Не владеет нашей думой, То отрадной, то угрюмой, По внушенью твоему? Не всегда ли безотчётно, Добровольно и охотно Покорялись мы ему? О так, о так, певец Людмилы и Руслана, Единственный певец волшебного фонтана, ‎Земфиры, невских берегов, Певец любви, тоски, страданий неизбежных, Ты мчал нас, уносил по лону вод мятежных ‎Твоих пленительных стихов; Как будто усыплял их ропот грациозный, Как будто наполнял мечтой религиозной ‎Давно почивших мертвецов. И долго, превратя в безмолвное вниманье, Прислушивались мы, когда их рокотанье ‎Умолкнет с отзывом громов. Мы слушали, томясь приятным ожиданьем, — И вдруг, поражена невольным содроганьем, ‎Россия мрачная, в слезах, Высоко над главой Поэзии печальной Возносит не венок, но факел погребальный, ‎И Пушкин — труп, и Пушкин — прах! Он — прах! Довольно! Прах, и прах непробудимый! Угас, и навсегда, мильонами любимый, ‎Державы северной Баян! Он новые приял, нетленные одежды И к небу воспарил под радугой надежды, ‎Рассея вечности туман! V Гимн смерти Совершилось: дивный гений, Совершилось: славный муж Незабвенных песнопений Отлетел в страну видений, С лона жизни в царство душ! Пир унылый и последний Он окончил на земле; Но, бесчувственный и бледный, Носит он венок победный На возвышенном челе. О, взгляните, как свободно Это гордое чело! Как оно в толпе народной Величаво, благородно, Будто жизнью расцвело! Если гибельным размахом Беспощадная коса Незнакомого со страхом Уравнять умела с прахом, То узрел он небеса! Там под сению святого, Милосердного творца Без печального покрова Встретят жителя земного, Знаменитого певца. И благое провиденье Слово мира изречёт, И небесное прощенье, Как земли благословенье, На главу его сойдёт… Тогда, как дух бесплотный, величавый, Он будет жить бессумрачною славой, ‎Увидит яркий, светлый день; И пробежит неугасимым оком Мильон миров, в покое их глубоком, ‎Его торжественная тень; И окружит её над облаками Теней, давно прославленных веками, ‎Необозримый легион: Петрарка, Тасс, Шенье — добыча казни… И руку ей с улыбкою приязни Подаст задумчивый Байрон; И между тем, когда в России изумленной Оплакали тебя и старец и младой, И совершили долг последний и священный, Предав тебя земле холодной и немой, И, бледная, в слезах, в печали безотрадной, Поэзия грустит над урною твоей, — Неведомый поэт, но юный, славы жадный, О Пушкин! преклонил колено перед ней. Душистые венки великие поэты Готовят дня неё — второй Анакреон; Но верю я: и мой в волнах суровой Леты С рождением своим не будет поглощён — На пепле золотом угаснувшей планеты Несмелою рукой он с чувством положён. Утешение «Над лирою твоей разбитою, но славной Зажглася и горит прекрасная заря! Она облечена порфирою державной Великодушного царя».