Сибирякову (Рожденный мирты рвать и спящий на соломе)

Рожденный мирты рвать и спящий на соломе, В отечестве поэт, кондитор в барском доме! Другой вельможам льстит, а я пишу к тебе, Как смел, Сибиряков, ты, вопреки судьбе, Опутавшей тебя веригами насилья, — Отважно развернуть воображенью крылья? И, званьем раб, душой — к свободе вознестись? «Ты мыслить вздумал? Ты? Дружок! перекрестись, — Кричит тебе сын тьмы, сиятельства наследник, — Не за перо берись: поди надень передник; Нам леденцы вкусней державинских стихов. О век! Злосчастный век разврата и грехов! Всё гибнет, и всему погибель — просвещенье: С трудом давно ль скреплял в суде определенье Приявший от небес дворянства благодать, А ныне: уж и чернь пускается в печать! Нет! нет! Дворянских глаз бесчестить я не буду. Другой тебя читай: я чести не забуду. Нам памятен еще примерный тот позор, Как призрен был двором беглец из Холмогор. Пожалуй, и тебе, в сей век столь ненавистный, В вельможах сыщется заступник бескорыстный, И мимо нас, дворян, как дерзкий тот рыбарь, Ты попадешь и в честь, и в адрес-календарь». Так бредит наяву питомец предрассудка За лакомым столом, где тяжестью желудка Отяжелела в нем пустая голова. Тебя, Сибиряков! не тронут те слова. Стыдя спесь общества, ты оправдал природу; В неволе ты душой уразумел свободу, И целью смелою начертанный твой стих Векам изобличит гонителей твоих. Свобода не в дворцах, неволя не в темницах; Достоинство в душе — пустые званья в лицах. Пред взором мудреца свет — пестрый маскерад, Где жребием слепым дан каждому наряд; Ходули подхватя, иной глядит вельможей, А с маскою на бал он выполз из прихожей. Сорви одежду! — пыль под мишурой честей, И первый из вельмож последний из людей. Природа не знаток в науке родословной И раздает дары рукой скупой, но ровной. Жалею я, когда судьбы ошибкой злой Простолюдин рожден с возвышенной душой И свойств изящных блеск в безвестности тускнеет; Но злобою мой ум кипит и цепенеет, Когда на казнь земле и небесам в укор Судьба к честям порок возводит на позор. Кто мыслит, тот могущ, а кто могущ — свободен. Пусть рабствует в пыли лишь тот, кто к рабству сроден. Свобода в нас самих: небес святый залог, Как собственность души, ее нам вверил бог! И не ее погнет ярмо земныя власти; Одни тираны ей: насильственные страсти. Пусть дерзостный орел увяз в плену силка, Невольник на земле, он смотрит в облака; Но червь презрительный, отверженец природы, Случайно взброшенный порывом непогоды В соседство к небесам, на верх Кавказских гор Ползет и в гнусный прах вперяет робкий взор. И ты, Сибиряков, умерь прискорбья пени, Хотя ты в обществе на низшие ступени Засажен невзначай рождением простым, Гордись собой! А спесь ты предоставь другим. Пусть барин чванится дворянским превосходством, Но ты довольствуйся душевным благородством. Взгляни на многих бар, на гордый их разврат, И темный жребий свой благослови стократ. Быть может, в их чреде светильник дарованья Потухнул бы в тебе под гнетом воспитанья. Утратя бодрость чувств, заимствовал бы ты, Быть может, праздность их и блажь слепой тщеты. Ты стал бы, как они, в бесчувствии глубоком На участь братиев взирать холодным оком И думать, что творец на то и создал знать, Чтоб кровью ближнего ей нагло торговать; Что черни дал одни он спины, барству — души, Как дал рога быку, а зайцу только уши; Что жизнь он в дар послал для бар и богача, Другим взвалил ее, как ношу на плеча; И что всё так в благом придумано совете, Чтоб был немногим рай, а многим ад на свете. Счастлив, кто сам собой взошел на высоту: Рожденный на верхах всё видит на лету; Надменность или даль его туманит зренье, За правду часто он приемлет заблужденье; Обманываясь сам, страстями ослеплен, Доверчивость других обманывает он. Но ты страшись его завидовать породе, Ты раб свободный, он — раб жалкий на свободе.