СТИХИ (2001--2021) Алексей Борычев

Стекает… Дожди. Стекольная погода. Стекает полдней липкий хмель В стекло потресканного года, Где рыбой плещется апрель. Где в неевклидовом просторе Жива евклидова душа, Где мысль о горе больше горя, Но тем она и хороша! Дожди. Стекает постоянство С зеркал потресканной души В чужие души и пространства, Стекает тихо, не спешит. И так же тихо, понемногу, По капле, иногда – по две, Струит отчаянье тревогу По бледной чахлой синеве. И – Боже – вместо неба вижу Большое бледное пятно. И туч темнеющую жижу, Текущую ко мне в окно. Живут нескромные улыбки… Живут нескромные улыбки В домишке старенькой души. У дома речка. В ней – две рыбки – Событий прежних миражи. И звёзды ярко-золотые На крышу падают с небес... Года былые, молодые! Сгорел за речкою ваш лес. Но кто-то тихо улыбнётся. И в тёмном зеркале воды, Как будто в темени колодца, Качнутся лес и две звезды. И побежит по росам мальчик, У времени мой мир украв. И солнечный ворвётся зайчик Во мрак чернёющих дубрав. Белые очи прошедшего дня! Белые очи прошедшего дня! Что вы глядите из тьмы на меня? Что прозреваете вы в темноте: Те ли со мной, или вовсе не те?.. Та ли восходит по мрамору тьмы, Кто усыпляет сердца и умы: С кем ни встречаться не смог, ни прожить, С кем не сумел о судьбе ворожить? Душная ночь. Лакированный лес. Жёлтая краска стекает с небес. Чёрные призраки будущих дней! Мимо идите! От вас холодней! Пусть в эту летнюю душную ночь Буду бессилен я, будет невмочь Гвозди былого в себя забивать… Время – подушка. Пространство – кровать. Прожитый день, не смотри на меня. Были и лица… и вспышки огня… Был однодневный погаснувший май… Я не хочу его. Ты так и знай: Этих улыбок, и смеха, и лиц. Счастья и горя размытых границ… Этих твоих перелётных ветров… Жертвенных ярко горящих костров… Пусть лакирует забвеньем луна Тёмную правду, хмельна и бледна. И лихорадочный блеск на кустах, Как поцелуй в чьи-то навьи уста – Пусть остаётся среди тишины Хохотом лунным, Усмешкой весны… Время небесное – пыль на обочине… Время небесное – пыль на обочине. Время земное – звезда в небесах. Матрица прошлого тьмой обесточена, Темью, растущей в полночных лесах. Где ты, свирельная музыка севера! Где ты, плакучая, ну, отзовись!.. Солнечной пылью печали рассеяны. Влагой тоски омывается высь. Но вырастает прозрачное, светлое В сырости, в северной тёмной тиши, И задевает хрустальными ветками Лёгкую тень опустевшей души. – Вмиг наполняются тонкими звонами Кочки болотные, чахлый лесок… Полночь напевная! Темень зелёная! Слышите, льётся бессмертия сок. Где-то в трясинах кипящими струями Он протекает туда, где всегда Будут сердца обжигать поцелуями Вечного тихого счастья года. Время небесное – пыль на обочине. Время земное – звезда в небесах. Матрица прошлого тьмой обесточена, Темью, растущей в полночных лесах. Кто-то рыдает… Кто-то рыдает. Его голосок Слышу в ущелье за дальними скалами. Кто же ты? Выйди! …молчит темнота. Лишь полыхает сапфирами, лалами – В сердце уставшем былая мечта, Точно рождающий утро восток! Слышится плеск и русалочий смех Где-то в реке, а, быть может, и в озере. А над болотом восходит луна. Ночь расцветает пурпурными грёзами. Бьётся о скалы речная волна. Вижу: дремота окутала всех. Угомонились русалки в реке. Те, что плескались, и пахнет туманами. Мятные мысли плывут в голове, Сердце по времени шляется пьяное. И засыпает в дремотной траве То, что не будет ничем и никем… Но всё яснее рыданья в ночи! Всё беспокойней кому-то и тягостней. И не спасают лукавые сны, Юны, чисты, и беспечны, и радостны, В прятки играя с лучами луны. Плач – словно пламя забытой свечи! Кто-то во храме забыл потушить, В храме, где свечи давно все потушены. Вот и горит восковая свеча В темени тихой, во тьме обездушенной, В тёмных местах высветляя печаль – Дымистый сумрак уставшей души. Боже! Но как же пронзителен плач! И непонятно в тумане рыдание: То ли, как прежде, рыдают вдали, Кажется, будто в другом мироздании, То ли за кочками голос разлит… Полночь, как некий безликий палач… Сны отгоняя, прислушался я. Боль и страданье в себе вдруг почувствовал, Словно печали Земли и Небес В сердце моё были кем-то искусственно Втиснуты, сжаты, и голос исчез, Но проскользнула в ущелье змея – В скалы ушла, и на плечи покой, Лёгкий, забытый, весёлый, доверчивый Пал, и тогда вдруг подумалось мне: Может быть, Счастье, грехом изувечено, Плакало где-то в глухой тишине То ли за скалами, то ль за рекой?.. Скука Летая дугой по простору томлений – От белой звезды и до чёрной звезды, – Пронзила судьбу тонкой спицею лени Калёная скука – подруга беды. Упрямая скука! Ты – отдых от боли! И нет добродушней тебя ничего, Когда после боя, жестокого боя Я чувствую краха побед торжество. И всё я гуляю по городу где-то, Как призрак, как некая знойная тень, И хочется лета, июльского лета, И думать о прочем, конечно же, лень. И все поражения, все неудачи Забыты на время, забыты, пока Потоки страданья, обиды и плача В душе размывает забвенья река. Но если дуга не такая кривая, Чтоб путь был далёк от звезды до звезды, То скука бессильна… Глаза закрывая, Я вижу прицельные очи беды! Жарко… Когда в лесу был жаркий день, Ко мне явился мшистый пень. Корнями тихо шевелил И всё о чём-то говорил. В пыхтенье мха, в томленье дня Глядел упорно на меня. Из глаз его, с сучков-ресниц, Текли печали скорбных лиц, Которых видел он, пока Гостил в лесу года, века. И в мятном полдне, в тишине Он тихо плакал о весне, Когда родился он сосной, Далёкой северной весной… За мною в чащу по тропе Он брёл в полуденной траве. И, оставляя мшистый след, Пень молодел на сотни лет. Когда же в чащу я попал, Мой пень, как дух лесной, пропал: На месте пня, как сон – ясна, Смеялась юная сосна! Мотыльковый туман по реке... Мотыльковый туман по реке. Облепили зарю мотыльки… Там, за омутом, невдалеке, Лиловатое сердце реки. Тихо бьётся оно в глубине – Родниковым пульсаром добра… Милый друг, вспоминай обо мне, Если чёрная будет пора. Если лезвия слов или снов Искромсают судьбину твою… …Помню, давней земною весной Повстречал тебя в этом краю. И взошла над рекою звезда, Мы глядели с тобой на неё. И – казалось – теперь навсегда Будет сладким вином бытиё! Но звезда отняла у меня – И тебя, и мечты, и покой. Вот, иду я, печалью звеня, Этой северной тихой рекой. И везде ты мерещишься мне – И в туманах, и на небесах, В голубиной сквозной тишине, И в лугах, и в полях, и в лесах. И сияет звезда надо мной, Что навеки тебя отняла, Чтобы в сумрак небес ледяной Окунуть, беспощадна и зла! Я иду в камышах на зарю, И порхают вокруг мотыльки… Ах, вернись, я тебе подарю Лиловатое сердце реки! Опыт длинной строки Чу! Бессмертье округляет переменные событий до бессмысленного круга, до предельного нуля. Как же тяжко дышит время под терзанием пространства, разложив в ряды по скорби отошедшие столетья! То, что пело, что кричало, но самим собой не стало трансформируется кем-то, кто выходит погулять По сердцам людей, по судьбам, по просторам озарений, окуная стопы в Лету, рассыпая междометья На строках истёртых книжек, где прописаны законы, открывающие тайны – злые вехи бытия. И тогда и боль, и радость, и веселья и печали – всё мешается в пылинках неизбывного хаоса. Непривычно. Непонятно. Перепутаны канаты чьих-то судеб, чьих-то жизней, и теперь уж я – не я! Кто гуляет – по просторам: кто – волшебник? – неизвестно. Но слова его, как манна, песнь его сладкоголоса. Вращая круги сомнений… Вращая круги сомнений на иглах тревожных мыслей, Откроем пучину света в туманной пучине тьмы. И красные капли счастья – упрямые сгустки смысла, Которых не замечали, заполнят сердца, умы. Цилиндрами откровений, трапециями наитий На прочном холсте пространства начертано то, что нам В свеченье времён открыто как множество тех событий, Чьи контуры незаметны стареющим племенам! Но мы то – другое дело. Сметающие барьеры, Забывшие все законы, творящие беспредел – Мы живы одной лишь верой, посланники новой эры, Что будет лишь то, что каждый упрямо давно хотел! Все утра – потоки света! В сердцах – бесконечно лето! Лучи позабытых истин, и тензор, и пустота… И нас окликает где-то купающаяся в Лете Смеющаяся наяда – светящаяся Мечта! Свадьба… (сон) Шарик возмездий в руке я катаю. Маленький, серый, пушистый такой… Видишь, Олюнчик, судьба непростая, И не сравнить её с Волгой-рекой! Помнишь: веселье, дугой выгибаясь, Кланялось нам в том далёком «тогда». В душах светила звезда голубая. И голубыми все были года… Ночь. Огонёк. И затерянный где-то В чаще еловой наш маленький дом. – Дом, где грустило какое-то лето. Наше-не наше: не помню о том! Помню – зато я – какие-то люди Стол накрывали, и звякал хрусталь… Столько цветов!.. Больше столько не будет! Мы – за столом. За окошком, как сталь, Небо дождливое… в горнице гости. Кто они, Оля, чего ты молчишь?.. А на столе поросёнок, от злости Скалит клыки, будто кажет нам шиш. Главный встаёт. В пиджаке. Краснолицый. И говорит: это свадьба у нас. Лёша надумал на Оле жениться. Горько же! Горько! Мы все пьём за вас! Но открывается дверь и заходит В белом костюме шикарный мужик. Нож достаёт, из-за пазухи вроде, Тычет в гостей, поднимается крик. Кровушка хлещет на снежную скатерть. Падают замертво гости на стол. Оля! А ты порося так некстати Ешь, и бросаешь объедки на пол. Гости порезаны. Я шевельнуться, Палец согнуть не могу, не могу… Вдребезги всё: и бокалы, и блюдца. Я наблюдаю, сижу: ни гу-гу! Что же! Шикарный мужик улыбнулся. ЗА руку взял и уводит тебя. Мне бы очнуться. Но я не очнулся. Так и сижу, униженье терпя! Шарик возмездий в руке я катаю. Маленький, серый, пушистый такой… Видишь, Олюнчик, судьба непростая, И не сравнить её с Волгой-рекой! Лучи… Лучи, лучи… их контур зыбкий Скользит, как лезвие ножа, По тьме лесной, чей воздух липкий – Земли тишайшая душа. И тьмы горящие порезы Среди кустов едва видны, И золотистой кровью леса Искрятся чаши тишины. Лучи всё ниже, ниже, ниже. И потухают небеса, И на иглу заката нижет Покой – молчащие леса. Они бездушны до утра, и Деревья и кусты мертвы. А ночью фуга заиграет Надмирной звёздной синевы. И в зеркалах чужих печалей Увижу я печаль свою. А – где тревоги днём рычали – Мне песни ангелы споют. К утру лучи опять закружат Искристый танец ножевой И позовут своих подружек: Ансамбль теней полуживой. За чёткой тенью полутьмы… За чёткой тенью полутьмы – Полузима, полувесна. И где нас нет – там снова мы В осколках бед, в крупицах сна. И снова бренное цветёт Петуньей будущих страстей, И карлик прошлого идёт Ко мне с портфелем новостей… И пусть на свете – никого! И пусть на свете – ни души! Но ком спасения живой Всем шепчет: будущим дыши. А половинчатая суть И перепончатая явь Внушают мне: мечты забудь И серый мир себе оставь. И пусть в нём будущего нет, А прошлое погребено Под снегом снов, под пеплом бед, – Гляди в разбитое окно. В котором зреет в пустоте Полузима, полувесна, Ведь те – кто есть – совсем не те, Под пеплом бед, под снегом сна. Сердца Ненастье. Комнаты звенят Вечерней пасмурной истомой. Умы струят внезапный яд. Сердца сбегают прочь из дома, И в кабаках, одни, сидят За пасмурным бокалом виски И говорят о пустоте, О том, что высоко и низко… А я смотрю на кучи тел, В которых духу тошно, склизко. И дождь скандалит до утра С ветрами. Пьяные соседи Всё варят суп из топора, И говорит с экрана леди: Мол, там куда-то мне пора… Но мысли курят на балконе. А я бессмысленно сижу, Забыв о времени – драконе, Подобен тени, миражу. Весь мир – духи в моём флаконе! Идти... Куда? Ведь снова дождь. Стеклу подобно это лето. Влетает жёлтая, как ложь, Ко мне в окно пылинка света – Капризный блик. Он мал. Так что ж? Я сам так мал! Сердца огромны. Людские алчные сердца! Их чувства ярки, полихромны. Они пьяны, и нет конца Пирам их, жирным и скоромным. А я устал, я не могу… Давно в загуле злое сердце! И я б отдал его врагу, Отдал ворюге, иноверцу! Но я в отчаянном кругу: Ведь сердце никогда не пустит Меня к другим. И я сижу. Без мысли. Без души. Без чувства. И этот дождь… И эта жуть… И так безвыходно!.. Так пусто!.. Мизантропический сонет Когда уходит свет, тогда приходит звук. И тетива страстей в сердцах ослабевает. Блуждает в тишине предчувствие разлук, И за окном весна – как будто неживая. И чёрных магий дым, и белый дым наук Свиваются в спираль, заметную едва, и Сбегает от меня красавица на юг. – Никак не подберу любви своей слова я. И кажется ясней трагический ответ На мучивший меня вопрос о том, что будет, В звучании утрат, в потоке быстрых лет: Что буду счастлив я, когда узнаю: нет, Да-да, вас больше нет, о нелюди и люди, Не только на Земле – на всякой из планет! Остынет. Истлеет… Остынет. Истлеет. И вылетит вон – И то, что смеялось когда-то, – И то, что так было похоже на сон, Что право, и что виновато! Иное сгорит и рассыплется в прах, Как призрак, блуждающий в энных мирах. И мысли, себя замыкая в кольцо, Для духа пребудут удавкой. Ты видишь, темнеет бессмертья лицо Пред горя тягучей добавкой… А то, что разбросано, не подмести. Что мог – я собрал: всё былое в горсти! Как много того, чего так не хотел! Как мало того, что хотелось! Ведь каждое слово – подобием тел – Во мне изгибалось, вертелось, Чтоб имя твоё не забыть, не забыть, О чудо, которое требует жить! Пространство и время – волокна. Они, Спирали событий свивая, Во мне ускоряют текучие дни. И льётся вода неживая С небес – переполненных некой судьбой, Как тучей – на мир, порождённый тобой. Я знаю, что тёмное прячешь в лучах И в горнем сплетении радуг. Скажи мне, когда я увижу в очах Твою непокорную радость? Ведь ты так сурово бываешь со мной, Что кажется конченным путь мой земной! Но ты бессловесно и немо. Тебя Не вижу, и нет тебя вовсе. И только ветра одиноко трубят. Дождливо. Распутица. Осень… Ты – слово, забытое мною тогда, Когда лиловатыми были года. А сердце блуждает по звёздам. Оно С тобою как будто блуждает. Ты так же упрямо, убийственно, но… Звенишь колокольцем Валдая. И пусть всё истлеет и вылетит вон, Ведь мы же не знаем, где явь, а где сон… Мыслитель Когда-нибудь чёрная ткань бытия Порвётся, и в этом просвете, Сколь сильно изношена вера моя, Увижу в мерцающем свете, Сколь сильно душа истомилась по дням, Где счастье живёт, а не вечный бедлам! И свет, проникая в забытые дни, Вернёт ощущенье былого. Событий былых возгорятся огни, И скажется верное слово, Которое – помню – забыл я сказать, Когда покатилась по небу слеза… Из памяти явится старенький дом, Забор и резная калитка, Запущенный сад с обмелевшим прудом… И солнце, как чья-то улыбка, Подарит ожившую юность на час. А может, на два… я не знаю сейчас!.. Над кипой бумаги давно я сижу, Сижу я и нощно, и денно. И формулы, знаки на ней вывожу, Как будто один во вселенной… Раскрытие тайны времён и причин Является мне под покровом личин! Этот день похож на кролика… Этот день похож на кролика. Те же глупость и испуг. Страх катается на роликах В окружении подруг. Боль и жалость – червоточины В зыбком яблоке души. А на ней клеймо: «просрочена». В мыслях ползают ужи. Разливается чернильница. Пятна – осень на холсте. Мгла могильная пружинится. И не где-то, а везде!.. То ли буквы, то ли нолики На снегу – не разберёшь… Этот день похож на кролика. Потому - и страх, и дрожь! Бесснежье. Тощие долины… Бесснежье. Тощие долины По капле солнечную брагу Устами ив лениво пьют. Лиловый холод тенью длинной Скоблит остывшие овраги, Мертвя сентябрьских дней уют. Переливаясь тусклой ртутью, Тоска лесная зажигает В осинах синие огни, Отдав кромешному безлюдью Времён серебряные гаммы, Просторов чувственный гранит. Во снах лесов легко и чисто. Берёзным блеском в синем дыме Горит полдневная свеча. И тихо, трепетно, лучисто О той, чьё позабыто имя, Стекает зыбкая печаль На камни памяти, на белый Песок бессмертия, струится По руслам осени, туда, Где так безвыходно, несмело Поют хорал прощальный птицы – Мои свирельные года. Фиалковая высота Четыре огня и четыре сосуда. Фиалковая высота, Где звёздное небо и солнце – посуда Для тайной вечери Христа… Чего же ты просишь? Чего же ты хочешь?.. У времени короток путь. Танцуют канкан темнотелые ночи. Так пой же! О прочем забудь. Забудь полувросшую в землю сторожку И магний тоскующих лиц, И небо, где ворон кружит осторожно, И злобу запретных границ. И время взовьётся, и когтем царапнет Костлявую грудь бытия… Гляди, как с небес, да по звёздному трапу – Спускается осень твоя. Ах, лучше б ты не прилетал… - 18 - (триолет) Ах, лучше б ты не прилетал – Который и летать не может! Меня сомненье злое гложет. Ах, лучше б ты не прилетал… Ржавеет душ сырых металл, И не металл ржавеет тоже! Ах, лучше б ты не прилетал – Который и летать не может! И рыба-ночь, и суслик-утро… - 19 - (триолет) И рыба-ночь, и суслик-утро Питаются травой небес. Бывают там, бывают здесь – И рыба-ночь, и суслик-утро. А я гляжу на них, я весь, Как дуб, корявый, но премудрый. И рыба-ночь, и суслик-утро Питаются травой небес. Август ночи зашивает... Август ночи зашивает Звёздными иголками. Тьма шевелится живая Ёжиком под ёлками. И впускает в наши вены Кислую бессонницу. Все бессмертные мгновенно Смертными становятся. Августа мерцает платье Страхами полночными, Обращая все проклятья Долгими, бессрочными. Полнолуние рисует Дикую фантазию, Будто смерть себе рискует Сделать эвтаназию… Тихо небо засыпает, А по небу кружится Облаков немая стая, Проливаясь в лужицы. И был этот день… И был этот день… и земля …и звезда. По рельсам осенним неслись поезда, По лунным блистающим нитям, По мгле, по судьбе, по событиям… И кто-то стоял, разливая вино По тёмным бокалам и, глядя в окно, Где олово дня остывало, Темнея лилово и ало. И, спички тревог зажигая во тьме, В осенней кисельно текущей сурьме, Блуждали пространство и время, Как гости иных измерений. А кто-то стоял у окна и курил, Допив из бокалов остатки зари, И слышал, как тихо шептались Пространство и время-скиталец. И слышал гудки неземных поездов, И осень ему показалась звездой, По небу летящей на север, Где ветер бессмертье посеял… Вода этой полночи... Вода этой полночи слишком чиста, Чтоб в землю пролиться. На вытканных звёздами синих холстах Весёлые лица. А полночь другая – темна и грустна, И чёрной водою Омоет просторы, где в утренних снах Заблещешь звездою. Две разные полночи – выстрелы дней По звёздным мишеням… Иди в черноту и пребудь же смелей В принятье решений. Пока чернота из одной черноты В другую струится, Ты полночи первой попробуй воды, Успей насладиться. Звезда и тайна Пульсирует ночь и пульсирует день, Врастая в свои очертанья, Дары принося бесконечной звезде, В которой скрывается тайна. У тайны закрыты глаза и уста. Она просыпаться не хочет. Ей тихие песни слагает звезда, Всегда молчаливая очень. И ты не тревожь понапрасну звезду, О тайне не думай ты больше. А лучше живи, отвергая беду, В какой-нибудь старенькой Польше… Смотри, как пульсируют ночи и дни, В себя непрестанно врастая; И тихая скука тебя сохранит, Привычная, злая, простая! Осиновой тьмой обескровлены рощи... Осиновой тьмой обескровлены рощи. На землю мозаикой осень легла. И тихо мерцают продрогшие ночи, А дней перспектива легка и светла! Стараюсь я вспомнить какое-то имя, Но память сбежала в болотную топь. А, значит, опять мы пребудем чужими, О милая! в тёмно-бордовом пальто... Брусничным забвеньем раскрашены мысли, И чувства черничной печалью полны. И привкус бессмертия солоно-кислый На пухлых губах ледяной тишины!.. Скелеты былого по просекам бродят И вдруг обращаются вышками ЛЭП. Но что-то иное, весеннее вроде, Мелькает искрою в сентябрьской золе. О, красная метка весеннего края, В какую погибель зовёшь ты меня: В уют золотистый неспешного рая Иль в адовы вечные сети огня? …А я погляжу через ветки берёзы В лилово-елово-елейную даль, Лучами играя, покуда морозы Простор переплавят в декабрьскую сталь. …А я подожду, и сбежавшая память, Конечно, вернётся воскресшей весной. Апрельские печи пространство расплавят, И время заблещет в сердцах новизной! Луч Спираль пространства замыкая, Спешат покинуть мир земной Людская злоба, скорбь людская Подземной тёмной стороной. Но размыкаются просторы Движеньем горнего ключа, И времени густые шторы Пронзает лезвие луча. Он режет их, и беспощадно Кромсает на клочки секунд Чугун грядущего прохладный И тёплый прошлого корунд. Шлифует чувства ежечасно До блеска летних детских дней, И всё, что сложно и опасно – Сверкает проще и светлей! Предчувствие декабря Земля поворачивает на зиму. Прошит лихорадкой осенний воздух. И время в густых ледяных сединах Глотает рябинных закатов гроздья. Ночами деревья в оковах чёрных Блуждают по зябкой осенней хляби… А утром, снегами позолочёны, Стоят, изумлённо на небо глядя. Ведь там, в вышине, по утрам так звонко Лучами звучит на востоке солнце, Что будто проснулся, открыл глазёнки Декабрь – и над серостью дней смеётся Молчаньем лесов, как хрусталь, прозрачных, Ветрами, поющими жгучесть неба. Восторгом, кричащим, неоднозначным, Растущим в предчувствии льда и снега. На ладони у зимнего края Отражая в стекле расстояний Золотисто-берёзовый день, Темноокая осень поманит В полудрёмную сонную лень. В этой лени потонут событья, Разомлеет под солнцем душа, Если в полдень в лесную обитель Я войду, синевою дыша. Будет время сквозь сердце струиться Родниковой печалью небес. Пролистает покоя страницы Предо мной берендеевский лес. Между елей лучами играя, Синеглаза, прозрачна, ясна – На ладони у зимнего края – Будет гулко стоять тишина. И с небес полетят парашюты. Сколь неистов он, снежный десант!.. Я ловлю неземные минуты! Я творю на Земле чудеса! Потому что, ну, как же не чудо – В полыхании снежных огней – Прошлый мир, что к грядущему чуток, Замечать с каждым мигом ясней! И предсказывать новые сроки, И вести за собою судьбу, И слагать родниковые строки, Позабыв все земные табу! Ежата зимы Ежата зимы – тонкоиглые бесы – сбежались на праздник снегов. В трясины, в низины, в кромешную небыль, в стоячие воды болот. И машут огнями и пляшут тенями, выходят из всех берегов. Высоко летают, и скачут и лают, ломая декабрьский лёд. Болота блуждают слепыми кругами над силой своей немоты, И мышью простор убегает под камень, змеиные звёзды кружат. Меж кочек шипящих – от злого круженья вскипают оконца воды. И чёрная плазма болотистой жижи, пугая, съедает ежат. Они, погибая, всё-всё понимают, и плачут и стонут, вопят. Но звёзды болот, их змеиные жала – под жижей – растут и растут. И время кукожится, будто бы стая забытых осенних опят, Для праздника снега ежам не оставив хоть пару никчемных минут. Главное слово Взойди на бессмертие звёздных высот, Испей галактический плазменный сок, Играя пространствами лихо. Но вёсны земные ты не позабудь. Сумей, рассчитай к отошедшему путь – К былому сияющий выход. Пусть снова качнётся тот солнечный день, В котором бродила смешливая лень Забытого юного детства. Пусть зяблик споёт, и в полуденный зной Ты снова надышишься спелой сосной И елями, что по соседству… И сколько бы в горних мирах не горел Звездою твой дух, вне присутствия тел, Ты осень припомни земную. Припомни цветные её паруса, Себя, не познавшего те небеса, Что звали в предметность иную. Припомни хрустящие льдом вечера И зимы, текущие влагой с пера, Ложащиеся на бумагу Забытой рифмованной злою тоской, Когда – ни прозрений, ни славы мирской – Былую припомни отвагу! Вселенную новую духом создай, Неважно – то будет ли ад, или рай, Но главное, чтобы звучали В ней осени тихий протяжный гобой, Свирели весны… то, что было судьбой, Земною, как в самом начале, Когда не грустили твои времена, Печалей не знал ты ещё имена, И было так ярко лилово Подснежники первой любви собирать И чувствовать, как наступает пора Созревшего главного слова! Осенний яд Кто сказал, что шипение осени – Это навий дымящийся яд, Принесённый уснувшими осами, Что не могут вернуться назад И вонзиться укусами в плотное Тело ясного летнего дня, Пробуждая дыханье болотное, Колокольцами влаги звеня?.. Кто сказал, что седая, беззубая – Это осень глядит на меня, Золотыми полдневными трубами В бесконечную полночь маня, От которой звездой не открестишься, Убегая печалью туда, Где колдует весенняя вестница, Вышивая весельем года?.. Кто сказал?.. Но глухое молчание Оглушило меня, отняло Чувства, мысли, и даже отчаянье Обратило в предельное зло. Потому что так много молчащего Ядом осени поздней шипит, И оса моего настоящего Жалит сердце, а вовсе не спит! Померкшая осень Чернильные пятна – померкшая осень. Взрывные поля тишины. Кому это нужно? – никто и не спросит. Прозрения искажены. Во льдистые воды осеннего сердца Глядится, как в зеркало, замкнутость дней. Ничем не разжиться, ничем не согреться… И небо – на звёздные тайны бедней. Спроси у меня: почему же итоги Осенние скупо скромны? – Не знаю, не знаю… небесные тоги Распороты когтем луны. Остыла причин обжигающих лава От смурого холода поздних времён. Звездою прочитаны зимние главы, В которых снегами простор заклеймён. Кругом тростники, тростники и трясины. Трясины кругом! Тростники!.. И пахнет судьба пережжённой резиной, Ленивой душе вопреки! Мелькает скупость расстояний... Мелькает скупость расстояний Крылом отчаянной голубки… Необратимость расставаний – В очах фортуны-однолюбки. А на кресте воспоминаний Распято время водной глади, Где аллигатор ожиданий Плывёт, на прошлый мир не глядя. Я ничего не выбираю, Я ничего не в силах делать, Когда мелодия играет В открытых памятью пределах. Но солнца круг и поезд синий, И полдня огненные пятна Зовут с какой-то страшной силой Куда? Зачем?.. – так непонятно! Происходящее на тверди Мерцает истиной простою, А в точку сжатое бессмертье Лучится яркою звездою! Звёзды в лужах отражались… Звёзды в лужах отражались. Воскресала тишина. Истлевал ночной золою Остывающий ноябрь. И тяжёлой кровью леса Наливались небеса, Растворяя, поглощая Красный камень летних дней. Вновь отшельники бродили По знобящей тьме зимы, Вновь полуночною дрожью Содрогалась немота. И снегов густые пчёлы Проносились над землёй И чертили белой грусти Наболевшие слова: Снежно. Холодно. Пустынно... Небеса. Рассвет. Леса… В каждом лучике былого – Бабочка того, что будет. В каждой темени остывшей – Пепел летнего тепла. Не было нас! Серые лики рассветных дворов. Белая пыль декабря. Льдистое пламя небесных костров: След покорённых забытых миров – Угли былого горят! Угли былого сгорают везде: В кронах закатных берёз, В снежном покое, в далёком «нигде», В колких предчувствий тугой борозде, В жгучем бессмертии грёз. Пламя врастает и в ночи, и в дни Смехом счастливых детей… Это не птицы поют, а они. Память достойно их голос хранит В мире плохих новостей. Где же ты, прежняя, слово скажи, Глядя в рассветный огонь! В мире, где правда – последствие лжи: Ты или я – это лишь миражи – След позабытых погонь В сказку - за счастьем, за стаей теней, Где времена – только дым… Там не бывать ни тебе и ни мне, В этой весёлой забытой стране. Может, лишь детям твоим! Угли былого сгорают. Потом Будущее догорит. Даже никто не узнает о том, Как набиваются в памяти дом Тлеющие декабри. Только на небе… и только звезда… Только вот то, что сейчас!.. Только беспечное вечное: «да» Всё остальное, поверь, ерунда. Не было!.. не было нас!.. Акро 1 За то, что стала ты моей И боль утишила мою – На золотой свирели дней, Ей-богу, гимн тебе спою. Атаки бед, скорбей лихих Судьба отгонит прочь от нас, Когда придёт для нас двоих Астральных грёз волшебный час. Решайся! Всё в твоих руках – О чём я думал и мечтал. Вот, не рассей мечтанья в прах! Отпей же счастия бокал И позабудь про стыд и страх Акро 2 Загадками живёт её душа И звонким блеском ясного апреля. Нисходит солнце, бликами кружа, Ей на глаза – густые акварели. А бабочки счастливых мыслей, чувств Слетают в небеса с её ресничек, Когда развеет солнечную грусть Апрельским днём, под щебет ярких птичек. Расколотую вазу не собрать: О прошлом думает, не сожалея. Врачует душу, топая гулять, Открытая судьбою, как тетрадь. Иди – гуляй, но помни Алексея Пестрота и пустота Вечер шторы опускает на весеннее окно. За окошком через шторы видно бледное пятно Чьей-то жизни. Чьей-то жизни лик туманный, так похожий на луну. Как почётче бы увидеть! Но к окошку не прильнуть. Покажись мне! Ты кого скрываешь, вечер? Почему же так плотны Эти шторы, злые шторы на окне моей весны? Разорву их! И увижу на пятне я душу друга иль врага: Если – друг – войдём мы вместе во счастливые врата, В солнца струи! Если – враг – то пораженья буду стойко я терпеть До поры, пока его же не ударит злая плеть – Справедливость!.. Отвечаешь, что не нужно, что повсюду пустота, Но верни хоть пустоту мне, чую, то – моя мечта! Сделай милость! Пустота щедрот вернее, не обманет никогда. Пустота, не отвечая, подразумевает: «да!» Остальные – И друзья, и все враги – пестротою велики. Пестрота, как будто холод, скалит острые клыки Ледяные! А утром выйди на опушку… Усмешка вечера надменна И холодна, как бой часов. Стреляют прошлые мгновенья Короткой дробью из лесов. – Короткой дробью пёстрых дятлов, Мертвящим отзвуком времён – В сердца, чей мир любви податлив, И так похож на тёплый сон! Но никакой любви не зная, Живёшь в мирах совсем других, И только эта дробь лесная По сердцу бьёт, рождая стих. …А утром выйди на опушку, Где небо, падая в траву, Как будто выстрелом из пушки Свою расколет синеву, И кровь грядущего рассвета Омоет сонного тебя В купели будущего лета, И ты поймёшь, как жить, любя. Задевая нить рассвета… Задевая нить рассвета острым краешком души, Я проник в простор весенних обжигающих чудес, Где смотрел глазами ёлок улыбающийся лес И бродили в белых платьях то ли сны, то ль миражи. И сияло снегом утро, и блистало новизной. А зеркал небесных стёкла отражали тишину. Предрассветный свет пролился в хрустали ночных минут И дрожал на хрупком насте серебристою волной. Раскрывая пасти топям, с хрустом, день по насту шёл, Опираясь на коряги и меча вокруг лучи, И крошились под ногами чьих-то судеб кирпичи. День апрельский, бесноватый – был лицом то ал, то жёлт; Вздыбил страсти, отдышался, поглядел на небеса, Клочья ночи рвал на части, и гудел, и хохотал. И в руках его растаял утра ледяной кристалл, А, когда пропало утро, он пошёл будить леса! ПустОты Январь. Зима. Мороз. Но кроме Упавшей с неба пустоты, Что ранит прошлое до крови, Нет ничего, чтоб я и ты Могли на арфах дней морозных Единой музыкой звучать, Развеяв песнь прозрений грозных, Как тьму – горящая свеча. Пусть пустота морозно блещет Кинжалом снежно-ледяным, – В том блеске холодно-зловещем, Ты слышишь, нам звучать двоим! Пусть прошлое мертво, но всё же, Пока пустоты есть в судьбе, – Тебя во мне не уничтожить, Как, впрочем, и меня в тебе! (с) Борычев Алексей Леонтьевич