СТИХИ (2001--2021) Алексей Борычев

В мае на болоте Стрекозами пронизано пространство. Мерцающая ртуть живого дня Покоем истекает на меня, При этом угасая беспристрастно! Безумие болотной пестроты, Дыша полдневным солнцем, паром, жаром, Вдруг оборачивается шаром Сияющей шипящей духоты. Меж топким одиночеством и мной Видны уже, как трещины, зазоры. И бегают по ним страстей курсоры, Ведомые вернувшейся весной, Которая стоит, но смотрит так, Что закипают сонные болота, Где я брожу, святая простота, С фаянса дней счищая позолоту! Кремовые дни Зимний день бывает винным, Если солнце в пьяной дымке Улыбается сквозь ветки, И спокойно, и хмельно! И зеркальным он бывает, Если солнце блещет светом Белым, Словно отражая И леса, и небеса! А когда в пылинках снежных, Алых, синих или жёлтых, И поэтому похоже На густой небесный крем, То и день бывает кремов, И тогда порой охота, Тыча пальцем в это небо, Крем попробовать на вкус! Строкою севера написаны леса… Строкою севера написаны леса. За полосою возникает полоса. На полосы ложатся строки, строки... И мхи седые под ногами шелестят, И слёзы, слёзы на глазах твоих блестят, А, значит, скоро кончатся все сроки. И глушь лесная замолчит опять, замрёт, И напоит раздумчивостью небосвод. А осенью расколется полнеба. И точно так, как горько плачешь нынче ты - Дожди прольются из неясной пустоты, А после будет много зла и гнева. Не надо, не гневись, запомни этот лес, Что был строкою севера написан здесь На полосах везенья-невезенья, И сроки новые над старыми взойдут, Даруя нам хрусталь сияющих минут В промозглой мгле, безвыходной, осенней. Стрекочет день… Стрекочет день. И слишком жарко В траве лежать, смотреть на небо, И видеть, как под парусами Стремится к ночи этот день. Из ельника ползёт дремота. Кукует сонная кукушка Так далеко, что сонной сказкой Мне кажется весь мир вокруг. Сверкают искрами стрекозы. За бугорком ручей лепечет. Я всё, что было – вспоминаю – К чему давным-давно привык, Но тень грядущего видна мне В слепящем мареве июля. Она стоит, как изваянье, И заслоняет мир былой. Забвение Моё забвение живёт во вздохах тягостных трясин, В шептанье тихих камышей, в могильно-дягильной отраве. Закатной сталью времена стекают по стволам осин Во мхи, на кочки, в тростники в туманно-голубой оправе. И – слышу – ты ко мне идёшь, минуя сутолоку дней, Сквозь тихий шёпот камышей, по острой кромке дня и ночи, Из края прошлых снов моих, где мир на счастье не бедней, И где в скрещенье двух лучей нам было – помню – сладко очень! И ты смелее, чем тогда… и ты прекраснее, милей, Чем было там, когда лучи – и твой, и мой – для нас скрестились... Сплетая радости венок, нежнее всех земных лилей, Идёшь в простор моих скорбей, как чья-то власть... как чья-то милость... Но тут забвенье восстаёт стеной холодною – до звёзд, И вновь стремится в сердце мне тревога чёрной росомахой. Мерцает прошлого река. Над ней качающийся мост. Ты, стоя за спиной моей, ссыпаешься в болото прахом... И гулко зреет пустота в моей слабеющей душе, И абрис прошлого и ты – тускнеют в ярком лунном свете, В ночных болотных миражах. Смотрю – и нет тебя уже. Лишь завывает в валунах, подобно волку, хищный ветер. Полдень Памяти мерцанье. Летних дней изгиб. Солнечные вазы полнятся покоем. Тянутся минуты, что к годам близки, Растворяя в полдне бренное, людское. Полдень суетливый, словно зыбкий уж. Только не молчит он, а вовсю стрекочет. Но бегут вприпрыжку через чащу, глушь Времена босые по тропинке к ночи. Но былого не забыть… Плачу. Маюсь. И молюсь. Что такое?.. Это Русь. Топь, болота и леса, И заката полоса. Был закат. Потом другой… Годы мчатся чередой. Кто-то спит… а я молюсь И за спящих, и за Русь. Поле ржи и поле льна. Пела песни старина. Где веселье на Руси? Песню ты в себе неси. А когда в душе темно – Осветляет мир вино… Но былого не забыть И печали не избыть! Декабрьская кровь (сонет) Сквозь лапы елей протекая, На землю капает заря, Листвяно-летний вкус токая Разбавив кровью декабря. Последней истиной пылая, Земным томлением горя, Скользит до солнечного мая Та кровь, по снегу путь торя. И зажигаются овраги, И дух морозной зимней браги В огне смеётся и кипит. Но в марте йод прольётся с солнца, И кровь декабрьская свернётся, В туман апреля улетит. Линии судьбы До чего же незамкнутость линий Наших судеб уныла, темна!.. Но, вонзаясь в грядущее клином, Как волна, пеной брызжет весна. Открывает все поры предчувствий, Размыкая забвенья круги. Испаряется облако грусти, Как туман от весенней реки. Заполняет все поры напором Непокоя сиреневых дней И водою событий, в которой Даже белые ночи белей… И неясные контуры линий Высветляются этой водой, Перламутровой, розово-синей, Замыкаясь незримой скобой. Облако северных дней Февраль – это облако северных дней. Бегут розоватые кони По снегу, по небу, и нет их смелей В слепой безрассудной погоне. Куда их несёт?.. Полыхают огни За ними – огни голубые. Из облака сыплются снежные дни, Как будто цветы золотые. Как ярок их блеск и оттенки тонки! Какие в них томные звуки! Из них и сплетает бессмертье венки На голову русой разлуки. В неброской печали сияют леса, Как блики свечей на иконе. Блестит ожидания марта слеза На белой февральской ладони… А кони бегут, всё бегут и бегут – К полудням, к рассветам, к закатам, И слышно на льдистом февральском снегу Копыт неземное стаккато. Хрустали Заключи январи в хрустали И на сотни осколков разбей! Пусть летают лучи вдоль земли, Дав простор неземной ворожбе... Выходи, моя белая, в день! Выходи, моя чёрная, в ночь! Но тебя – знаю – нету нигде. И отсутствия не превозмочь. Так зачем проливать в хрустали Январи и потом ворожить, Если рана, как прежде, болит Без тебя, и не хочется жить?.. Лучше в поле я тихо пойду. Посижу, помолчу, посмотрю, Как снега на закате идут, Как они пеленают зарю. Так похожа она на тебя В дымном кружеве алых снегов! Я смотрю, проклиная, любя Этот мир – для печали альков. И сияют мои январи Белоснежной мечтой о тебе. Хоть и нет тебя, но подари Мир, в котором ты грёзой в судьбе Оживёшь и пребудешь со мной, Оживёшь и пребудешь моей. И неважно, что мир неземной Разлучит нас в кружении дней. Догорает заря, но земли Я не вижу: кругом облака. Хрустали. Хрустали. Хрустали… Разбивает их чья-то рука! Болотные хилые ели… Болотные хилые ели. Позёмка метёт и метёт… И нету ни смысла, ни цели. А лишь гололёд, гололёд… Тропа ледяная лесная Меж кочек болотных кружит. Куда же ведёт? – я не знаю. Опасны её виражи. Сквозь снежное облако лучик Процеживает высоту И, снег зажигая летучий, Роняет с небес красоту. И в сине-лиловой истоме На бархат полдневных минут, Подобно сладчайшему стону, Ложится февраль отдохнуть. Сам весь розоватый и нежный, Улыбчивый, юный такой, Одетый в мерцающий снежный Камзол, он проводит рукой По ярко цветущему небу, И солнце смеётся в ответ, Играя тенями по снегу, Меняя оттенки и цвет. Лесная тропа зарастает Фиалками лёгких снегов, И бликов лучистые стаи Танцуют восторг мотыльков. Болото пульсирует ярко. Иду по блестящей тропе. Трясина мне кажется парком, Где воздух весною пропет. И сад вырастает, и вишня цветёт… И сад вырастает, и вишня цветёт. И облако в небе бликует. Весна начинает привычный виток Улыбкой, мечтой, поцелуем. «Не спи, – говорит чей-то голос во тьме, В предутренней темени майской. Найти бесконечное в малом сумей, Сорви же постылые маски – С тревоги и страхов, что вечной толпой Бредут по остывшему сердцу, Как будто лесною глухою тропой, Хранители зла, иноверцы. Чего ж ты лежишь? Встань и в сад выходи, Войди в родниковые сказки, И страхи уйдут навсегда из груди И скинут постылые маски: Что было тревогой – заблещет с небес Мерцающей яркой звездою, А что было страхом, живущим в тебе – То станет живою водою. Росою предутренней, колкой, как лёд, Пусть сердце твоё обжигает. Пока исцеленье к тебе не придёт – Лечи себя солнцем и маем!» Но я не поднялся, в окно поглядел: Какие привычные виды! Какой невеликий убогий удел – Быть лентой надежды повитым, И путаться в ней, и опять не найти – Ни счастья, ни просто покоя. Сказал в пустоту: Уходи! Уходи!.. И штору задернул рукою. Скрепы Сжимаются скрепы, и что остаётся? Терпеть бесконечную боль?.. Сентябрь занавесил бессилием солнце. Отыграна временем роль Луча, уходящего в темень колодца. Поверить в безверье изволь! Разжатые скрепы – напрасно томленье, А – сжаты – томиться пора! И скуки, подёрнутой дымкою лени, Растёт на безверье гора. Ошибки былого тушуют прозренье, И нА сердце будто кора. Безжалостных скреп не бывает немного, Являются из ничего, И душат тебя безразлично и строго. Напрасны мольбы. Божество Не хочет дать жизни без срока и рока, И властвует воля его! И скрепы сжимаются – мы расстаёмся, А если разжаты – любовь. – И солнце смеётся, весеннее солнце, В каскадах улыбчивых слов. И вроде бы всё нам теперь удаётся, Но скрепы сжимаются вновь!.. И – никто не знает… Вон, какие замки над землёй поднялись! Снег оставил право быть счастливой тебе. Звякнуло пространство, опрокинулась высь. Закачался времени высокий стебЕль. И в закатном зареве – звучание «за», А в забытой музыке – зеркальное «нет». Недосказанность откроет злые глаза, И завоет волчьим воем стылый рассвет. Не толчёное стекло, но бисер в ногах. Это мелкие осколки звонкой зимы, Недопетой, недобитой… шаг наугад, – И – никто не знает, где окажемся мы… Не названная… Берегу тебя, смолистая... Берегу тебя, лучистая... Ты, небесная, со мною Журавлиною тоскою Сладко, трепетно поёшь. Ближе, ближе подойдёшь. – Слёзы брызнут. Онеменье, И опять - стихотворенье... Ты со мною, вне меня, Нежный облик изменя, Над травиночкой заплачешь, Под былиночкой уснёшь. Цепкой веточкой ухватишь. По утру поёшь, поёшь... Ты - моя небесполезность. Вся моя... моя... моя... Ночи стынущая звёздность. Ты со мной! ...а я? ...а я – Я сбегаю по перилам Лестницы лихой судьбы, Повинуясь низким силам Под влияньем ворожбы. Кто же ты - о ком писал? – Ты не идол - идеал! Нечто большее мечтанья, Счастья нечто меньшее. Мне искать тебя – страданья. Ты - игла острейшая... 14. 10. 2001 г. Март въедается в глаза… Март въедается в глаза яркой солью, скорбной солью. Выжигает солнцем то, чем вчера был я. Разбухают времена чуть подмокшею фасолью. И шипит, шипит во мне памяти змея. Опрокинутая высь в землю вжалась теплотою, Расплавляя ледяной замок зимних снов. И небесная слеза снова стала золотою. Снова жало заострил дух сырой, лесной. Если б кто-то был со мной, если кто-то, если кто-то… Март не выел бы глаза, ослепив меня. Но стекает с мёртвых крыш слёз небесных позолота И звенит о пустоту, что во чреве дня. Никого, кто должен быть!.. Лишь мембрана ожиданья – Туго стянутая боль – чуточку звенит… Лишь по чувственным волнам мой кораблик мирозданья Уплывает от меня к небесам, в зенит… Стройна вселенная твоя… Стройна вселенная твоя, Но слишком тихий взгляд, В котором столько забытья, Что нет пути назад. Юна вселенная твоя, Но прошлое в глазах – В чужую старость колея – Мой путь в твоих слезах. Тебе пора искать себя В совсем другой тоске, О том далёком не скорбя, Чья жизнь на волоске. Платформа «Яуза» На платформе «Яуза» нету никого. На платформе «Яуза» нету ничего. По перрону прыгает одинокий лист. Над платформой «Яуза» вечер свеж и чист. И ни звука-отзвука. Пустота молчит. Догорают в воздухе поздние лучи. На платформе »Яуза» будто бы не я. На платформе «Яуза» тень небытия. Что же это, Боже мой!.. Где же, где же всё?.. Прокатилось пО сердцу злое колесо. Фонари неяркие. Я стою. Темно. «Острова Лосиного» чёрное пятно. И сигналы поезда что-то не слышны. На платформе «Яуза» – царство тишины. То, чего не стало здесь – мне сдавило грудь… От платформы «Яуза» – мой последний путь. Апрель – полусонный шар… Апрель - полусонный шар на спящей нити. Стреляет в него секундами простор. Хватайте апрель! И с ним туда бегите, Где будет понятней птичий разговор! А лопнет... поймайте новый сонный шарик, И вспыхнет алмазом бесконечный май. И пламя его – бессмертие подарит И счастья земного чёрствый каравай! Час закатный. Фонари… (вторая редакция) Час закатный. Фонари Пьют настой сентябрьской ночи… Что не делится на три – Кажется, мешает очень. Ты, подруга, не гляди – Что в углу темно и пусто. Так же, как в твоей груди – Где живёт шестое чувство. Потому что в час, когда Фонари лакают темень, Легче кажется беда И стремительнее время. Теперь я вижу только облака… Теперь я вижу только облака, Воздушный горизонт и влагу неба, А также полусонные века, Которые, искрясь, как хлопья снега, В лучах зари мелькают предо мной, И времени звучит высокий голос. Покинутый родной предел земной Так серебрист и тонок, словно волос! Кружатся в тихом вальсе январи, И золото тоски моей стекает С сырых небес, из амфоры зари Непревзойдённой терпкости токаем! А подо мной – седая тишина – Лукаво смотрит добрыми глазами На мой приют спокойствия и сна, На вечность под цветными парусами… В ней свет стоит, пульсируя, живя, Ни для чего нет даже малой цели… Так на Земле в сиреневых ветвях Весною соловей слагает трели. Звонки и угольки пять тревог смеясь звонили в полусонные звонки пять сомнений в клубы пыли обращали угольки угольки во тьме звенели подражая тем звонкам а звонки устало тлели уподобясь уголькам Овал и квадрат в лесу где жил сырой овал квадратик зиму зимовал квадрат овалу злющий враг не победить его никак спала оваловая мгла во тьме елового угла когда как некая беда упала чёрная звезда какая долгая зима. во сне скопилось силы тьма квадрат силёнки накопил овал на части развалил и сто оваловых частей в лесу гуляют без затей квадратик гонит их туда где спит упавшая звезда То не ветер свистит… (МАРТОВСКИЙ ВАЛЬС) То не ветер свистит, то не птица пищит. Это север струится сквозь сито Тонкоствольных берёз, и, рисуя мороз, Через сердце печалью сквозит он. Умирает февраль, вьюжит снежную даль, А, когда затихают метели, То, надув паруса, вдаль плывут небеса, – В акварельные воды апреля. Через слякотный март, без компAса и карт, Уплывают небесные шхуны… И весёлые дни зажигают огни И колеблют весенние струны. Все земные места, как горящий кристалл, Отражающий сонное время, Освещают простор, будто спица, остёр – Он сверкает в иных измереньях… То не ветер свистит, то не птица пищит. Это север струится сквозь сито Тонкоствольных берёз, и от солнечных слёз Через сердце весною сквозит он. Триолетик - 20 - как же мне плохо, мать но ни слезы, ни стона смог я всё потерять как же мне плохо, мать. скуки седая прядь в пропасти зла бездонной… как же мне плохо, мать но ни слезы, ни стона Слетит неспешно птица... Слетит неспешно птица, И время обновится На маленький желток, На летний лепесток. И, замыкая цели, Сквозя на сквозняках, Зернистые апрели Сгорят в моих руках… И свет стоит, невидим, И тьма стоит, светла. Из стен небесных выйдя, По сердцу ходит мгла, И тоже замыкает Просторов провода С подобием зеркальным, Сжигающим года. А время обрастает Чугунной чешуёй. Летают птичьи стаи Над пепельной землёй… Без оглядки, без томлений… Без оглядки, без томлений, В чреве лопнувшей души Вызревают чьи-то тени, Чьих-то жизней миражи. Заострён простор над ними. Словно иглы, небеса Светом вышивают имя Страха, что открыл глаза, И, смотря на эти тени В чреве лопнувшей души, Дарит духу исцеленье, Оживляет миражи. Свет стоит… Свет стоит. Простору внемля, Ты идёшь по бирюзе, Сопрягая небо, Землю, Отражённые в слезе. Время пеплом на ладони Рассыпается, лежит, И бессмертие – бездонной Речкой около бежит… Мой сентябрь А что за окном?.. Осень крыльями машет. И ржавые хлопья летят В ничто, в никуда, в день пропащий вчерашний, И капает солнечный яд. Отравлены улицы, сны и деревья Былое седеет в висках… Сентябрь – это город покинутый, древний. Я – помню – себя в нём искал… И капало солнце, и хлопья летели, Сгорали во мне времена, И город подобием звука свирели Как будто струился в меня. Струились вокзалы, сплетения улиц, Дома, небеса, тополя… Но – кто проживал в нём – уже не вернулись. Отчаяньем пахла земля... Камень Привези мне камень с Валаама Из суровых северных земель, Где волною Ладога упрямо Лижет скал скупую карамель. Привези мне камень с Валаама, Где в простор вливаются века, Где ясней всего заметна драма Верных слуг большого кошелька. Времена приходят, возвращаясь: В будущем – прошедшее блестит, В зеркалах событий отражаясь, В стёклах счастья, горя и обид. Привези мне камень с Валаама. Пусть меня оберегает он От времён грядущего бедлама, Как берёг он память тех времён. Поэтам… (триолет) - 21 - Живые поэты – совсем не поэты! – Успеха и славы делёж. Какими бы ни были слов пируэты, Живые поэты – совсем не поэты! Ведь только в строках – и любовь, и рассветы… А в мыслях – и зависть, и ложь… Живые поэты – совсем не поэты! – Успеха и славы делёж. Чёрная звезда Трясины жизненных болот, Как пузырится ваша тина! Сколь чахлы жидкие леса, Бледна закатная слеза… Как крест на небе – самолёт, Грустна грядущего картина. Какой художник рисовал Елань, светящую бедою, Берёз мертвецкие стволы, Тоской глядящие из мглы, Скорбей трясиновый овал, В нём воду – с чёрною звездою?! Я вижу щупальца её. Они, как змеи выплывая Из тьмой напоенной воды, Стремятся дальше от звезды – В живое инобытиё, Где свет несёт вода живая. Но здесь болотная вода, Всё больше мёртвая, густая! В ней чувства все растворены, Ущемлены, умерщвлены, И лишь напрасные года В ней обитают грустной стаей. Но вдалеке смеётся свет – Родник бессмертия далёкий, В котором ярких звёзд не счесть! Пока он жив – надежда есть, Что чёрных звёзд не будет! Нет!.. А все трясины – Тайн Истоки! Блестело алое стекло… Блестело алое стекло. Сгорали дымистые сны. А ты стояла у окна, где пели вешние берёзы. И день настраивал свирель холодной северной весны. А по столу бежал жучок строкой смешной нелепой прозы. Светились прошлые года слезами северных дождей. Сквозь тучи билась синева, а ты стояла и смотрела В окно - с шестого этажа - на этих маленьких людей... На лужи, полные лучей, на свет карельского апреля... И билось сердце новых лун, взошедших тихо над тобой - Над немотою серых крыш - в твоих зрачках, в твоих ресницах, И солнце северных лесов, и пламень неба голубой Померкли вмиг передо мной, и думал я, что это снится. ...А ты смотрела на меня, но я не видел ничего В мерцанье этих странных лун, в их переменчивом сиянье, Как будто чья-то ворожба, как будто чьё-то волшебство, - Иную я познал весну, иные счастье и страданье! Молчанье – куб. Звучанье – круг… Молчанье – куб. Звучанье – круг. Слова – изгнанники из рая. Земля упругая, сырая. А воздух – гулок, свеж и крут! На трёх опорах пустоты Удержаны и власть, и сила… А смерть – кристалл, и так красиво, Когда на нём сверкаешь ты!.. Страстей кудрявых облака Всю жизнь курчавятся над чащей. На трёх лучах беды блестящей Распяты годы и века. По кругу слов мечты бредут. Но как же вырваться из круга, Когда вне круга так упруго Кубы молчанья восстают! И смерти дымчатый кристалл, Что замораживает время, В двумерном плоском измеренье Отображать не перестал Тебя нечёткой запятой На пожелтевшем послестрочье, Где места нет мне даже точкой Остаться!.. Точкою простой... Да и не будет ничего! Без малого – четыре часа. Кефирный воздух ноября – Всё это – тень второго раза, В тебе сгоревшего не зря! Не зря стучали в небе кони, Копытом били о зарю… Слеза на выцветшей иконе Горит укором ноябрю… И снежный голос негасимый, И похоть яхонтова дня – Всё тонет в полынье лосиной, Горит тоской её огня! Звенит струна зимы о звёзды, И пенной влагою времён Напоен хлюпающий воздух, Послушный тьме со всех сторон. А тьма болезненно похожа На твой нелепый первый раз, Что будто обжигает кожу Её колючий острый час! Что будто не было второго И тени не было его. И нет ни звука и ни слова, Да и не будет ничего! Прозаическое Тошнит, когда стихи воняют потом, Прогорклым перегаром и мочой, Когда воспеты горе и заботы, Да так, чтоб сердцу… ох как горячо! Когда опять – прогнившая калитка, Забытая дорожка и плетень… Опять судьбы оборванная нитка… Опять предчувствий чьих-то злая тень… Когда во всём видны следы разрухи, Невзгоды, расставанья и т. д. И строфы, будто чёрные старухи, Вещают о проклятии, беде. И сотни раз пропавшая Россия, И душ пропитых скользкое гнильё. И совести, и чести асфиксия. И вой тоски, и злости вороньё… Пусть будет то, чему должно случиться. Пусть в жизни так! Беда, несчастье, но… В стихах ещё должны порхать жар-птицы И чудеса крылами бить в окно. Ещё должна цвести простая сказка, И чёрное должно играть, блестеть. Ведь всё вокруг скрывает злая маска, И – что скрывает – нам не рассмотреть! Глядя… Глядя на вспухшие вены июля, Вижу, как жар циркулирует в них. Сгустки тепла, что ветра не раздули, Станут сугробами дней ледяных. Время усохло от жажды событий – Бьётся грозою в озёрную гладь… Ты помяни непокой не испитый, Нервной строкою измучив тетрадь. Солнца когтями распороты вены, Хлещет бурляще-кипящая кровь. Темень еловая в мареве пены Хмурит на небо колючую бровь. Перекликаются бликами травы. Время о камень пространства звенит. Воды ночей – то не воды – отравы В сердце струятся по руслам обид! Но августейшая гордая стая Августа дней прилетает сюда. Книгу спокойствия лето листает, Глядя в осеннее никуда… На внутренней подкладке времени… На внутренней подкладке времени Я вижу белый шов судьбы, А в тридесятом измерении Бастуют злющие рабы. Чего они хотят - не знаю я. Горят торфяники, леса... Ведёт меня тропа (лесная ли?) В берёзовые небеса. Потусторонней ежевикою Осыпаны мои пути, И беспорядочными бликами Смеётся прошлое в груди. Ничьими тягостными рыками… Ничьими тягостными рыками И пустотой ничьих картин, Молчаньем, воем, плачем, криками Я обозначился один! И вот иду, забыв о времени, Забыв о том, что есть судьба – В совсем иное измерение, В приют послушного раба Придёт пора… Придёт пора небес легко, безгрешно, Связуя время плача и игры, И снова боль перерастёт в черешню, По ягоде отдав свои дары. И свет пронзит завалы, буреломы, Что в темени сырой лежат года, И край чудес сиренево-лиловый Звездою замерцает навсегда. Родник весны, ломая мрака стенки, Рассеет свет по каплям, а затем Он сотворит мозаику оттенков В сияющей цветочной пестроте. И вечера закурят на полянах – Спираль ночей – кочующий туман, И, дверь лесов открыв, от влаги пьяный, Покой войдет, придя из дальних стран, Где всё возможно, тихо и зеркально, Где всё давным-давно разрешено… Но потускнеет свет легко, фатально, И снова тьма зальёт весны панно. И нет черешен: высохли, прогоркли… И снова источает тихий яд Тупая боль, а где-то на пригорке Стоит старуха, смотрит на закат! Романс о прошлом В ярком синем мареве – яркая звезда, Образы минувшего – те, что никогда Не вернутся, бедные, в памяти купель. Карамели слижет их розовый апрель. Слижет, рассмеётся он, радостен и юн. Заиграет красный день на каскадах струн. Заиграет ночь весны на одной струне. Звуки те знакомые – и тебе, и мне!.. Помнишь ли серебряный снежно-льдистый дождь?.. Помнишь ли, беспечная, в нём сиянье рощ, И берёзы русские в розовом снегу, И твоё несмелое: «Нет же, не могу!..» Пронеслось кометою время новых лун. Звуки стали сиплыми у небесных струн. Меж камнями ползает чёрная змея… Где же наше прошлое! Где же ты да я!.. В болотах консервированное время... В болотах консервированное время Закуской было духу моему. Я пил вино пространства, и прозренья Доступны были праздному уму. Я заедал простор былым, прошедшим, И вкус грядущего змеился на губах. Оттенок непонятный, сумасшедший Горчил тобою, навевая страх. Осадком ты была на дне бокала, Но не пойму я, из каких времён Так ярко ты на дне его сверкала, Что светом был твоим я опьянён. И на небе ты тоже из-за тучи Всё тем же светом улыбалась мне, И мир, такой жестокий и колючий, Ты освещала, будто в детском сне. (с) Борычев Алексей Леонтьевич